Page 819 - И жили люди на краю

816
Ромашов слушал – к чему тут рот разевать?
– На сегодняшний день о тебе положительное мнение.
Думаю, для тебя нет смысла со мною ссориться. Да, кстати…
– лицо начальника в этот момент было простецки мужицким,
почудилось: сейчас достанет из стола поллитровку, посмеиваясь,
мол, ерунду болтаем, давай лучше врежем. Начальник
действительно полез в стол, но тотчас положил белые
короткопалые руки на зелёное сукно. – Почему Пестрякова спас?
Вопрос прозвучал так, словно Ромашов сделал то, что не
следовало бы.
– Человек же. Не бросать... – как об обычном сказал
Ромашов и, чуть помолчав, добавил: – Если бы он утонул, на нас
свалили.
– Значит, потому и спас?
– Нет. Эта мысль пришла позже.
– Мысль, конечно, правильная. И всё-таки любопытный ты,
Ромашов. Ведь могли бы и удрать.
– Могли. Но некуда и безнадёжно.
– Сильно сказано. Думаю, не лжёшь, – начальник опять
хотел что-то достать из стола и не решился. – Правильно
поступили. Зачем удирать, если появилась возможность честным
путём пораньше выйти на свободу.
У Ромашова на шее дёрнулся нерв.
– Да-да, – подтвердил начальник. – Тебе первому говорю.
На основании соответствующего распоряжения... хорошо
работающим будем производить зачёты следующим образом:
день ударного труда – три дня срока долой.
Перед глазами Ромашова будто что-то вспыхнуло, и всего
его облило горячим колючим жаром.
– Неплохо, да? – спросил начальник.
Ромашов побоялся разжать губы – не совладает с голосом, и
вырвется визг, как у обрадованного щенка; он закачал головою: