Page 818 - И жили люди на краю

815
И ускакал легко и красиво.
– Ты гляди-ка. Будёновец, – сказал кто-то; прозвище сразу
прижилось.
Деревья валили и очищали от сучья привычно, наловчились
выкорчёвывать и пни – Гильдерман, осмотрев выпирающие из
земли коренья, говорил:
– Здесь подкопайте. И тросом за это...
Каждый день, чаще после обеда, приезжал Будёновец,
начальственно шумел:
– Что медленно? Время не резиновое – не растянешь,
учтите! Я что говорил? Деревья целиком отволакивайте. На кой
сучья срубаете, у костров греться? Мне просека нужна, а вы
древесину заготавливаете. Что, ума не хватает понять?
Смолин смотрел на Будёновца с неприязнью, Тимофей
– с осудительной усмешкой, считая, что выпендриваются лишь
плохие начальники. У Ромашова молодой мастер вызывал
чувство горечи: «Юнец с противной душой. Для него мы – не
люди. Орёт, как, на рабов».
Как-то вечером Ромашова вызвали к начальнику лагпункта.
Итого сидел за узким столом, накрытым зелёным сукном; на
краю, справа, – стопка листков, посередине – чернильница и
ручка.
– Как дела? – спросил начальник.
Ромашов понимал: говорить о трудностях – глупо,
оправдываться – ещё глупее. Он сказал:
– Люди работают с большим напряжением. Тайга очень
захламлённая. Земля глубоко промёрзла...
– Да, местность паршивая, – начальник вдруг предложил:
– Садись. Ромашов присел на табурет.
– Мне ведь о тебе много известно, – произнёс начальник.
– Храбро воевал, награждён. Потом хорошо работал. И нате
– в сторону понесло.