Page 828 - И жили люди на краю

825
А с Вадимом они уже как разведённые. И не известно, на
Курилах ли он или ещё где. И вдруг – следователь. Спрашивал
про какого-то Валерьянова и наган. Не выдала она Вадима. Не
предала. Испугалась сильно – от волнения то цепенела, то
тряслась. И отупела как-то. Иначе бы от следователя узнала хоть
что-то. А теперь, может, и не увидит Вадима. Что, это – конец их
совместной жизни, и она отрекается от него? Нет, если бы сейчас
приехал, наверное, жили бы. Правда, месяца через два-три
заговорил бы опять о Лене и Оле. Никогда не успокоится. Не
столько они, сколько Ромашов – заноза его сердца. С этой болью
он отрёкся и от неё, Надежды. Бросил. И родную дочь позабыл.
Рубля не пришлёт. На алименты, что ли, подать?
Какое счастье, что рядом мама! Ей бы, старенькой,
отдыхать. А у нее – ни отдыха, ни покоя, вся отдаётся ей,
Надежде, и внучкам. И вот поехала, чтобы продать свой дом,
проститься с подругами, с землёй, на которой родилась и
прожила шестьдесят лет. Выходит, Надежда и родной матери
принесла только страдания. Но она не хотела. Кто же этого
хочет? Но почему-то так получилось. Чья тут вина: Ромашова,
Вадима или её? Негаданно, внезапно жизнь сорвалась, словно
камень в воду. И не ухватить его – тонет и тонет...
* * *
Неширокий с вертлявой речушкой распадок тесно облепили
дома; иные ещё светились на солнце жёлто, как распиленная
лиственница на срезе; другие уже посерели, словно увядшие
травы; везде валялись кучами чурбаки, враскат – брёвна,
вразброс – доски. Казалось, люди, построив жильё, не могли
найти время, чтобы навести порядок вокруг.
В этом году строения быстро лезли и на склоны сопок;
теперь утром по крутой каменистой дороге и по скользким
тропинкам поднималась к новой школе ребятня, в полдень же
– весело и стремительно скатывалась вниз, до самого прибрежья.