Page 864 - И жили люди на краю

861
– Дурак! И как ты у меня работаешь? Самый страшный
зверь – комар! А сколько ты их напустил?
Ночь вычернила и небо – по нему, как волны, переливались
мелкие тучки, – и сопки с хвойными, мрачными лесами, и
виляющую под крутыми склонами дорогу, и песчаный берег,
только море словно подсвечивало себя изнутри, и его ровная
поверхность тускло белела. Лучи фар молочно обливали кусты,
каменные глыбы, бугорки с высокой травою, и порой, особенно
на поворотах, Куропаткину чудилась пригнувшаяся фигура
человека. Он тоже пригибался и тянул из кобуры пистолет.
Машина катила быстро, и то, что подполковнику казалось
человеком, вблизи выплывало кустом шиповника или пнём, но
Куропаткин неуспокоенно-пьяно вглядывался дальше. Может
быть нападение. Да, не исключено. Здесь – граница, передний к
чужому миру край. А он – начальник городского отдела
госбезопасности, член бюро горкома, депутат. Иностранная
агентура, безусловно, за ним охотится. И удобнее всего ей – это
совершить на него налёт на глухом берегу.
Куропаткин обернулся. Машина с пограничниками ехала
следом, метрах в шести-семи. «Не пустить ли вперёд
молокососов? – подумал он. – Но тогда тыл будет не прикрыт».
– Медленно едешь, – сказал шофёру.
– Трясти же будет, товарищ подполковник.
– Не растрясёт. Не из хрусталя сделаны.
И тут же поправил себя: «В принципе человек хрупок. Кто
бы мог представить?.. Берия – под пулю. Это первый
ошеломляющий удар. Второй – по Сталину. Какой будет третий?
Откуда? По кому? И все удары взаимосвязаны. Неужели
опустятся ниже? Чем вы, Куропаткин, занимались? Ага, это дело
повернули не так, это – тоже... «Террористические расправы над
людьми». И полетишь в тартарары!..»
Он опустил голову; третий год тревога, точно осколок,