Page 20 - Возле моря

но ему стало стыдно, и он забоялся: сейчас уж точно она рас-
сердится, сочтя его нахальным ловеласом, и их нечаянная
встреча оборвётся навсегда.
– Куда поспешила? – не поняла она и, отворачиваясь от
налёта ветра, сошлась с его взглядом.
Иннокентий никогда не испытывал такого страха и не
предполагал, что он существует, этот особенный сладостный
страх, когда радостно и безумно немеет всё существо и пуга-
ешься, что сделался вдруг беззащитным. Но он почувствовал, что
и она, всего мгновение смотревшая на него так близко, тоже че-
го-то испугалась.
Иннокентий уже не собирался повторять своего глупого
вопроса; язык сам шевельнулся:
– Подождали бы немного.
– Кого?
– Меня, – вымолвил Иннокентий и поймал её руку в мягкой
варежке. – Простите, коли не так. Простите, умоляю! Конечно, не
так. Впервые со мною это. Не знаю, есть ли тому объяснения?..
– И не надобно, – она решительно выдернула руку из его
широкой, крепкой. – Вы что?.. Вы совсем... Не ожидала! – пошла
торопливо наискосок к дому из толстой ели, дёрнула шнур –
послышалось приглушённое позвякивание колокольчика; при-
открылась дверь, и женщина исчезла.
Дымов, словно ещё мог догнать её, кинулся к крыльцу и,
подскользнувшись, нелепо упал на колено. Поднимаясь, он за-
метил, что сквозь окно, затянутое тонким ледком, кто-то глянул.
Возможно, она.
Во Владивостоке Дымову предстояло пробыть около ме-
сяца. И над множеством начатых им хлопот, которые неизвестно
чем завершатся, страстно возвысилось желание видеть её, эту
юную женщину, видеть как можно чаще, разговаривать. Инно-
кентию теперь казалось, что там, на Сахалине, без неё дела его
пойдут не так, как он задумывает, и вообще без неё вся жизнь
превратится в серое, скучное и бессмысленное пребывание на
земле.
В начале апреля сахалинские власти телеграфировали

18