Page 388 - Возле моря

звезда, облапав, сосёт свою жертву, в Ульяне тягостно накапли-
валась утомленность; его совершенно отлучили от всего, что
было за стенами здания – только поздним вечером и утром на
коротком пути к дому и обратно или щурил глаза от солнца, или
сдувал с усов дождинки, а в остальное время сидел в комнате,
наполненной липко-сладковатой духотой с запахами краски и
железа.
Фуракава, недавно ещё спокойный и улыбчивый, всё чаще
раздражался, покрикивая на всех; просматривая выписки Ульяна
на бумаге, японец сжимал губы так, что они становились фио-
летовыми, а лицо делалось злым – он был крайне недоволен
«всякой ерундой», ему, а вернее, большому начальству, нужна
была конкретная информация: собираются русские вступать в
войну или нет?
А Ульян откуда возьмёт такие сведения?
В ночь на девятое августа Фуракаву и Ульяна разбудил
посыльный солдат: боевая тревога!
В тот день Ульяну не дали ни одной записи. Фуракава ска-
зал, что старые уже ни к чему, а свежих нет. И куда-то исчез. И
другие работники уходили, приходили, что-то складывали в ка-
бинетах – в колготне про Ульяна как бы забыли.
Ульян спустился во дворик. Чадил под кустом бересклета
махрой и рассуждал: правильно, что Мидзуя с семьёй год назад
уехала. Теперь все там. И дочери, и внуки, и Симико, и Отохимэ,
и Рюити. Они сегодня вспомнят его, если уже не вспомнили.
Войну начали русские, и он у них – русский.
Что будет с ним самим, он не думал. Он – как давно сва-
ленная берёза: идёт по лесу человек, видит её – лежит, вроде
крепкая, кора ещё беловатая, а приподнял чуток, и хрупнула –
иструхлявилась.
«Надо к Стёпе на могилку съездить, – решил Ульян. – Да
отпустят ли?»
В последующие дни все работали как обычно, словно
успели привыкнуть к тому, что война придвинулась так близко.
Но сводки с севера острова, от границы, и из маньчжурских зе-
мель, как догадывался Ульян, поступали неважные: и в кабине-

386