Page 176 - Сахалинские робинзоны

как батрак, камни ворочает, плотину воздвигает. Бугай тупой,
остряк-самоучка. Помог я им немного – и ноги в руки. Не ува-
жаю тяжелый труд.
– А жрать небось молодец. По ряшке видно.
– Угадал. Батя иной раз хлеб отнимает. Булку зараз упле-
таю. Талант такой. В студентах бы зачах от слабой пищи.
Батя точно определил: «Ты, Василь, сразу ближе к навару
пристраивайся».
– Толковый отец.
– Даже из тебя сделал бы ценную личность.
– Может быть. – Савка рассмеялся, удивляясь наивной про-
стоватости, наглости, находчивости Капитоновича (так он на-
звал его для себя). – Давай свою икру. У меня сварились утки.
Бердиков развязал тощий мешок, вынул из него краюшку за-
валенного хлеба, луковицу, четвертинку водки. Сощурился на
Савку, подмигнул.
– Как?
– Не употребляю.
– Понятно. А хлебушком разговеешься?
– Нет.
– Решительный! Хвалю. В армии старшиной назначат. Хотя
ты этот... Как его? Премьер-министр! Кусками не питаешься.
А мне ладно. Подай-ка вон кружку. – Капитонович профессио-
нально отлил половину из бутылочки, почистил и приготовил
луковицу, выпил одним духом, занюхал хлебом, потом, макнув
луковицу в соль, мощно захрустел. – С устатку полезно, даже
батя разрешает. Правда, лишний раз не спрашиваю, свои имею,
кровные копейки. Это тебе надо длинно руку протягивать.
Савка почти не слушал его болтовню, в какой-то сонной за-
бывчивости смотрел на смятую, подожженную сверху и снизу
краюшку, а когда Капитонович надломил ее, небрежно бросив
половину собаке, Савка отвернулся, почувствовав сухое жже-
ние в горле и слезы в глазах от кисловатого, резкого, пропи-
тавшего, отяжелившего воздух вокруг хлебного запаха. Чап
пожирал брошенный ему кусок, давясь, захлебываясь слюной.
«Подлый, – подумал о нем Савка, – дома и нюхать не хотел,
если без масла».

174