Page 109 - Сахалинские каторжанки

Не дождалась, отошла бабенция ровно через год. Но с
тех пор не очень я бананы люблю. Редко-редко куплю один-
два и жую, как картошку:
– Ни вкуса, ни запаха, земля землей!

Эх, Вавила, Вавила
Деда Вавилу мы побаивались. Любви к внукам он не ис-
пытывал. Да и баба Паша тоже. Видимо, другое у них вос-
питание, кулацкое. А как Прасковья умерла, так у него рак
горла и обнаружился. Купит еду, а она ему в глотку не лезет.
Протухнет, выкинет. Выкидывал, выкидывал, психанул: в
прихожей на своем ремне и повесился. Все говорили:
– Грех, грех-то какой!
– Помучились бы вы с его! – отвечала им моя мать, от-
вечала и тоже психанула: прогнала с поминок всех «сочув-
ствующих» ее свекру.
– Правильно, мать, семью надо защищать! – горько ус-
мехнулся мой отец.
– Правильно, – поддакнула я. – Повесься молча, но ни-
чего у бога не проси!
– Иди отсюда, козявка! – вытолкнула мать меня на ули-
цу. – Не видишь, тут взрослые водку пьют.
– И блины едят, – жалобно проскулила я, но это не по-
могло.

Рот заклеить скотчем
Мать сидит, скучает, смотрит на мой здоровый аппетит:
– Инка, хватит жрать, толстой будешь, никто замуж не
возьмет!
Я уплетаю огромный бутерброд с маслом и красной
икрой:
– Чего так? И толстых вроде берут.
– Берут, но симпатичных, а ты посмотри на свой огром-
ный нос, маленькие глазки, тонкие губы, куцые пепельные
волосенки и конопатое лицо.
– Ну, спасибо, мамочка, утешила! – я обиженно ухожу с
бутером во двор.

107