Page 118 - Анна Каренина
P. 118

в  июле  и  тотчас  же  с  увеличенною  энергией  взялся  за  свою  обычную  работу.  Как  и
               обыкновенно, жена его переехала на дачу, а он остался в Петербурге.
                     Со времени того разговора после вечера у княгини Тверской он никогда не говорил с
               Анною о своих подозрениях и ревности, и тот его обычный тон представления кого-то был
               как нельзя более удобен для его теперешних отношений к жене. Он был несколько холоднее
               к жене. Он только как будто имел на нее маленькое неудовольствие за тот первый ночной
               разговор, который она отклонила от себя. В его отношениях к ней был оттенок досады, но не
               более. «Ты не хотела объясниться со мной, – как будто говорил он, мысленно обращаясь к
               ней, – тем хуже для тебя. Теперь уж ты будешь просить меня, а я не стану объясняться. Тем
               хуже  для  тебя»,  –  говорил  он  мысленно,  как  человек,  который  бы  тщетно  попытался
               потушить пожар, рассердился бы на свои тщетные усилия и сказал бы: «Так на' же тебе! так
               сгоришь за это!»
                     Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не понимал всего безумия такого
               отношения к жене. Он не понимал этого, потому что ему было слишком страшно понять свое
               настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у
               него находились его чувства к семье, то есть к жене и сыну. Он, внимательный отец, с конца
               этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение,
               как и к жене. «А! молодой человек!» – обращался он к нему.
                     Алексей Александрович думал и говорил, что ни в какой год у него не было столько
               служебного  дела,  как  в  нынешний;  но  он  не  сознавал  того,  что  он  сам  выдумывал  себе  в
               нынешнем  году  дела,  что  это  было  одно  из средств  не  открывать того  ящика,  где  лежали
               чувства к жене и семье и мысли о них и которые делались тем страшнее, чем дольше они там
               лежали. Если бы кто-нибудь имел право спросить Алексея Александровича, что он думает о
               поведении своей жены, то кроткий, смирный Алексей Александрович ничего не ответил бы,
               а очень бы рассердился на того человека, который у него спросил бы про это. От этого-то и
               было  в  выражении  лица  Алексея  Александровича  что-то  гордое  и  строгое,  когда  у  него
               спрашивали  про  здоровье  его  жены.  Алексей  Александрович  ничего  не  хотел  думать  о
               поведении и чувствах своей жены, и действительно он об этом ничего не думал.
                     Постоянная дача Алексея Александровича была в Петергофе, и обыкновенно графиня
               Лидия  Ивановна  жила  лето  там  же,  в  соседстве  и  постоянных  сношениях  с  Анной.  В
               нынешнем году графиня Лидия Ивановна отказалась жить в Петергофе, ни разу не была у
               Анны Аркадьевны и намекнула Алексею Александровичу на неудобство сближения Анны с
               Бетти и Вронским. Алексей Александрович строго остановил ее, высказав мысль, что жена
               его  выше  подозрения,  и  с  тех  пор  стал  избегать  графини  Лидии  Ивановны.  Он  не  хотел
               видеть и не видел, что в свете уже многие косо смотрят на его жену, не хотел понимать и не
               понимал, почему жена его особенно настаивала на том, чтобы переехать в Царское, где жила
               Бетси, откуда недалеко было до лагеря полка Вронского. Он не позволял себе думать об этом
               и не думал; но вместе с тем он в глубине своей души, никогда не высказывая этого самому
               себе и не имея на то никаких не только доказательств, но и подозрений, знал несомненно,
               что он был обманутый муж, и был от этого глубоко несчастлив.
                     Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с женой, глядя на чужих
               неверных жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «Как допустить до
               этого? как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда пала на его
               голову, он не только не думал о том, как развязать это положение, но вовсе не хотел знать
               его, не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
                     Со времени своего возвращения из-за границы Алексей Александрович два раза был на
               даче. Один раз обедал, другой раз провел вечер с гостями, но ни разу не ночевал, как он имел
               обыкновение делать это в прежние годы.
                     День  скачек  был  очень  занятой  день  для  Алексея  Александровича;  но,  с  утра  еще
               сделав себе расписание дня, он решил, что тотчас после раннего обеда он поедет на дачу к
               жене и оттуда на скачки, на которых будет весь двор и на которых ему надо быть. К жене же
               он заедет потому, что он решил себе бывать у нее в неделю раз для приличия. Кроме того, в
   113   114   115   116   117   118   119   120   121   122   123