Page 165 - Анна Каренина

же как и формальный развод, бросало его жену в объятия Вронского. «Нет, это невозможно,
невозможно! – опять принимаясь перевертывать свой плед, громко заговорил он. – Я не могу
быть несчастлив, но и она и он не должны быть счастливы».
Чувство ревности, которое мучало его во время неизвестности, прошло в ту минуту,
когда ему с болью был выдернут зуб словами жены. Но чувство это заменилось другим:
желанием, чтоб она не только не торжествовала, но получила возмездие за свое
преступление. Он не признавал этого чувства, но в глубине души ему хотелось, чтоб она
пострадала за нарушение его спокойствия и чести. И, вновь перебрав условия дуэли, развода,
разлуки и вновь отвергнув их, Алексей Александрович убедился, что выход был только один
– удержать ее при себе, скрыв от света случившееся и употребив все зависящие меры для
прекращения связи и главное – в чем самому себе он не признавался – для наказания ее. «Я
должен объявить свое решение, что, обдумав то тяжелое положение, в которое она поставила
семью, все другие выходы будут хуже для обеих сторон, чем внешнее status quo, и что
таковое я согласен соблюдать, но под строгим условием исполнения с ее стороны моей воли,
то есть прекращения отношений с любовником», В подтверждение этого решения, когда оно
уже было окончательно принято, Алексею Александровичу – пришло еще одно важное
соображение. «Только при таком решении я поступаю и сообразно с религией, – сказал он
себе, – только при этом решении я не отвергаю от себя преступную жену, а даю ей
возможность исправления и даже – как ни тяжело это мне будет – посвящаю часть своих сил
на исправление и спасение ее». Хотя Алексей Александрович и знал, что он не может иметь
на жену нравственного влияния, что из всей этой попытки исправления ничего не выйдет,
кроме лжи; хотя, переживая эти тяжелые минуты, он и не подумал ни разу о том, чтоб искать
руководства в религии, – теперь, когда его решение совпадало с требованиями, как ему
казалось, религии, эта религиозная санкция его решения давала ему полное удовлетворение
иотчасти успокоение. Ему было радостно думать, что и в столь важном жизненном деле
никто не в состоянии будет сказать, что он не поступил сообразно с правилами той религии,
которой знамя он всегда держал высоко среди общего охлаждения и равнодушия.
Обдумывая дальнейшие подробности, Алексей Александрович не видел даже, почему его
отношения к жене не могли оставаться такие же почти, как и прежде. Без сомнения, он
никогда не будет в состоянии возвратить ей своего уважения; но не было и не могло быть
никаких причин ему расстроивать свою жизнь и страдать вследствие того, что она была
дурная и неверная жена. «Да, пройдет время, все устрояющее время, и отношения
восстановятся прежние, – сказал себе Алексей Александрович, – то есть восстановятся в
такой степени, что я не буду чувствовать расстройства в течении своей жизни. Она должна
быть несчастлива, но я не виноват и потому не могу быть несчастлив».

XIV

Подъезжая к Петербургу, Алексей Александрович не только вполне остановился на
этом решении, но и составил в своей голове письмо, которое он напишет жене. Войдя в
швейцарскую, Алексей Александрович взглянул на письма и бумаги, принесенные из
министерства, и велел внести за собой в кабинет.
– Отложить и никого не принимать, – сказал он на вопрос швейцара, с некоторым
удовольствием, служившим признаком его хорошего расположения духа, ударяя на слове
«не принимать».
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного
письменного стола, на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть
свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на
стол, он склонил набок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не
останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, употребляя местоимение
«вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на русском языке. «При
последнем разговоре нашем я выразил вам мое намерение сообщить свое решение