Page 18 - Анна Каренина

потому что видел карету Щербацких у подъезда.
Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы.
Чистый народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным
дорожкам, между русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада,
обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны в новые торжественные ризы.
Он шел по дорожке к катку и говорил себе: «Надо не волноваться, надо успокоиться. О
чем ты? Чего ты? Молчи, глупое», – обращался он к своему сердцу. И чем больше он
старался себя успокоить, тем все хуже захватывало ему дыхание. Знакомый встретился и
окликнул его, но Левин даже не узнал, кто это был. Он подошел к горам, на которых гремели
цепи спускаемых и поднимаемых салазок, грохотали катившиеся салазки и звучали веселые
голоса. Он прошел еще несколько шагов, и пред ним открылся каток, и тотчас же среди всех
катавшихся он узнал ее.
Он узнал, что она тут, по радости и страху, охватившим его сердце. Она стояла,
разговаривая с дамой, на противоположном конце катка. Ничего, казалось, не было
особенного ни в ее одежде, ни в ее позе; но для Левина так же легко было узнать ее в этой
толпе, как розан в крапиве. Все освещалось ею. Она была улыбка, озарявшая все вокруг.
«Неужели я могу сойти туда, на лед, подойти к ней?» – подумал он. Место, где она была,
показалось ему недоступною святыней, и была минута, что он чуть не ушел: так страшно ему
стало. Ему нужно было сделать усилие над собой и рассудить, что около нее ходят всякого
рода люди, что и сам он мог прийти туда кататься на коньках. Он сошел вниз, избегая
подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя.
На льду собирались в этот день недели и в эту пору дня люди одного кружка, все
знакомые между собою. Были тут и мастера кататься, щеголявшие искусством, и учившиеся
за креслами, с робкими неловкими движениями, и мальчики, и старые люди, катавшиеся для
гигиенических целей; все казались Левину избранными счастливцами, потому что они были
тут, вблизи от нее. Все катавшиеся, казалось, совершенно равнодушно обгоняли, догоняли
ее, даже говорили с ней и совершенно независимо от нее веселились, пользуясь отличным
льдом и хорошею погодой.
Николай Щербацкий, двоюродный брат Кити, в коротенькой жакетке и узких
панталонах, сидел с коньками на ногах на скамейке и, увидав Левина, закричал ему:
– А, первый русский конькобежец! Давно ли? Отличный лед, надевайте же коньки.
– У меня и коньков нет, – отвечал Левин, удивляясь этой смелости и развязности в ее
присутствии и ни на секунду не теряя ее из вида, хотя и не глядел на нее. Он чувствовал, что
солнце приближалось к нему. Она была на угле и, тупо поставив узкие ножки в вы ботинках,
видимо робея, катилась к нему, Отчаянно махавший руками и пригибавшийся к земле
мальчик в русском платье обгонял ее. Она катилась не совсем твердо; вынув руки из
маленькой муфты, висевшей на снурке, она держала их наготове и, глядя на Левина,
которого она узнала, улыбалась ему и своему страху. Когда поворот кончился, она дала себе
толчок упругою ножкой и подкатилась прямо к Щербацкому; и, ухватившись за него рукой,
улыбаясь, кивнула Левину. Она была прекраснее, чем он воображал ее.
Когда он думал о ней, он мог себе живо представить ее всю, в особенности прелесть
этой, с выражением детской ясности и доброты, небольшой белокурой головки, так свободно
поставленной на статных девичьих плечах. Детскость выражения ее лица в соединении с
тонкой красотою стана составляли ее особенную прелесть, которую он хорошо помнил; но,
что всегда, как неожиданность поражало в ней, это было выражение ее глаз, кротких,
спокойных и правдивых, и в особенности ее улыбка, всегда переносившая Левина в
волшебный мир, где он чувствовал себя умиленным и смягченным, каким он мог запомнить
себя в редкие дни своего раннего детства.
– Давно ли вы здесь? – сказала она, подавая ему руку. – Благодарствуйте, – прибавила
она, когда он поднял платок, выпавший из ее муфты.
– Я? я недавно, я вчера… нынче то есть… приехал, – отвечал Левин, не вдруг от
волнения поняв ее вопрос. – Я хотел к вам ехать, – сказал он и тотчас же, вспомнив, с каким