Page 14 - Анна Каренина

– Нет, верно.
И, вспомнив о том, что он забыл поклониться товарищам Облонского, только когда он
был уже в дверях, Левин вышел из кабинета.
– Должно быть, очень энергический господин, – сказал Гриневич, когда Левин вышел.
– Да, батюшка, – сказал Степан Аркадьич, покачивая головой, – вот счастливец! Три
тысячи десятин в Каразинском уезде, все впереди, и свежести сколько! Не то что наш брат.
– Что ж вы-то жалуетесь, Степан Аркадьич?
– Да скверно, плохо, – сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув.

VI

Когда Облонский спросил у Левина, зачем он, собственно, приехал, Левин покраснел и
рассердился на себя за то, что покраснел, потому что он не мог ответить ему: «Я приехал
сделать предложение твоей свояченице», хотя он приехал только за этим.
Дома' Левиных и Щербацких были старые дворянские московские дома' и всегда были
между собою в близких и дружеских отношениях. Связь эта утвердилась еще больше во
время студенчества Левина. Он вместе готовился и вместе поступил в университет с
молодым князем Шербацким, братом Долли и Кити. В это время Левин часто бывал в доме
Щербацких и влюбился в дом Щербацких. Как это ни странно может показаться, но
Константин Левин был влюблен именно в дом, в семью, в особенности в женскую половину
семьи Щербацких. Сам Левин не помнил своей матери, и единственная сестра его была
старше его, так что в доме Щербацких он в первый раз увидал ту самую среду старого
дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью отца и
матери. Все члены этой семьи, в особенности женская половина, представлялись ему
покрытыми какою-то таинственною, поэтическою завесой, и он не только не видел в них
никаких недостатков, но под этою поэтическою, покрывавшею их завесой предполагал
самые возвышенные чувства и всевозможные совершенства. Для чего этим трем барышням
нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные
часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого всегда слышались у брата
наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы,
музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с m-lle Linon
подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках – Долли в длинной,
Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго
натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с
золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, – всего этого и
многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что все, что
там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Во время своего студенчества он чуть было не влюбился в старшую, Долли, но ее
вскоре выдали замуж за Облонского. Потом он начал влюбляться во вторую. Он как будто
чувствовал, что ему надо влюбиться в одну из сестер, только не мог разобрать, в какую
именно. Но и Натали, только что показалась в свет, вышла замуж за дипломата Львова. Кити
еще была ребенок, когда Левин вышел из университета. Молодой Щербацкий, поступив в
моряки, утонул в Балтийском море, и сношения Левина с Щербацкими, несмотря на дружбу
его с Облонским, стали более редки. Но когда в нынешнем году, в начале зимы, Левин
приехал в Москву после года в деревне и увидал Щербацких, он понял, в кого из трех ему
действительно суждено было влюбиться.
Казалось бы, ничего не могло быть проще того, чтобы ему, хорошей породы, скорее
богатому, чем бедному человеку, тридцати двух лет, сделать предложение княжне
Щербацкой; по всем вероятностям, его тотчас признали бы хорошею партией. Но Левин был
влюблен, и поэтому ему казалось, что Кити была такое совершенство во всех отношениях,
такое существо превыше всего земного, а он такое земное низменное существо, что не могло
быть и мысли о том, чтобы другие и она сама признали его достойным ее.