Page 182 - Анна Каренина

– Все-таки мне недостает для этого одной главной вещи, – ответил он, – недостает
желания власти. Это было, но прошло.
– Извини меня, это неправда, – улыбаясь, сказал Серпуховской.
– Нет, правда, правда!… теперь, – чтоб быть искренним, прибавил Вронский.
– Да, правда, теперь, это другое дело; но это теперь будет не всегда.
– Может быть, – отвечал Вронский.
– Ты говоришь, может быть, – продолжал Серпуховской, как будто угадав его мысли, –
а я тебе говорю наверное. И для этого я хотел тебя видеть. Ты поступил так, как должно
было. Это я понимаю, но персеверировать ты не должен. Я только прошу у тебя carte blanche.
Я не покровительствую тебе… Хотя отчего же мне и не покровительствовать тебе? Ты
столько раз мне покровительствовал! Надеюсь, что наша дружба стоит выше этого. Да, –
сказал он нежно, как женщина, улыбаясь ему. – Дай мне carte blanche,выходи из полка, и я
втяну тебя незаметно.
– Но ты пойми, мне ничего не нужно, – сказал Вронский, – как только то, чтобы все
было, как было.
Серпуховской встал и стал против него.
– Ты сказал, чтобы все было, как было. Я понимаю, что это значит. Но послушай: мы
ровесники; может быть, ты больше числом знал женщин, чем я. – Улыбка и жесты
Серпуховского говорили, что Вронский не должен бояться, что он нежно и осторожно
дотронется до больного места. – Но я женат, и поверь, что, узнав одну свою жену (как кто-то
писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их
тысячи.
– Сейчас придем! – крикнул Вронский офицеру, заглянувшему в комнату и звавшему
их к полковому командиру.
Вронскому хотелось теперь дослушать и узнать, что он скажет ему.
– И вот тебе мое мнение. Женщины – это главный камень преткновения в деятельности
человека. Трудно любить женщину и делать что-нибудь. Для этого есть одно средство с
удобством без помехи любить – это женитьба. Как бы, как бы тебе сказать, что я думаю, –
говорил Серпуховской, любивший сравнения, – постой, постой! Да, как нести fardeau и
делать что-нибудь руками можно только тогда, когда fardeau увязано на спину, – а это
женитьба. И это я почувствовал, женившись. У меня вдруг опростались руки. Но без
женитьбы тащить за собой этот fardeau – руки будут так полны, что ничего нельзя делать.
Посмотри Мазанкова, Крупова. Они погубили свои карьеры из-за женщин.
– Какие женщины! – сказал Вронский, вспоминая француженку и актрису, с которыми
были в связи названные два человека.
– Тем хуже, чем прочнее положение женщины в свете, тем хуже. Это все равно, как уже
не то что тащить fardeau руками, а вырывать его у другого.
– Ты никогда не любил, – тихо сказал Вронский, глядя пред собой и думая об Анне.
– Может быть. Но ты вспомни, что я сказал тебе. И еще: женщины все материальнее
мужчин. Мы делаем из любви что-то огромное, а они всегда terrе-а-terre.
– Сейчас, сейчас! – обратился он к вошедшему лакею. Но лакей не приходил их звать
опять, как он думал. Лакей принес Вронскому записку.
– Вам человек принес от княгини Тверской.
Вронский распечатал письмо и вспыхнул.
– У меня голова заболела, я пойду домой, – сказал он Серпуховскому.
– Ну, так прощай. Даешь carte blanche?
– После поговорим, я найду тебя в Петербурге.

XXII

Был уже шестой час, и потому, чтобы поспеть вовремя и вместе с тем не ехать на своих
лошадях, которых все знали, Вронский сел в извозчичью карету Яшвина и велел ехать как