Page 249 - Анна Каренина

таким отчаянием, не позволил себе улыбнуться (улыбка показалась бы грубой), но в его
улыбке было так много доброты и почти женской нежности, что улыбка его не оскорбляла, а
смягчала и успокоивала. Его тихие успокоительные речи и улыбки действовали смягчающе
успокоительно, как миндальное масло. И Анна скоро почувствовала это.
– Нет, Стива, – сказала она. – Я погибла, погибла! Хуже чем погибла. Я еще не погибла,
я не могу сказать, что все кончено, напротив, я чувствую, что не кончено. Я – как натянутая
струна, которая должна лопнуть. Но еще не кончено… и кончится страшно.
– Ничего, можно потихоньку спустить струну. Нет положения, из которого не было бы
выхода.
– Я думала и думала. Только один…
Опять он понял по ее испуганному взгляду, что этот один выход, по ее мнению, есть
смерть, и он не дал ей договорить.
– Нисколько, – сказал он, – позволь. Ты не можешь видеть своего положения, как я.
Позволь мне сказать откровенно свое мнение. – Опять он осторожно улыбнулся своею
миндальною улыбкой. – Я начну сначала: ты вышла замуж за человека, который на двадцать
лет старше тебя. Ты вышла замуж без любви или не зная любви. Это была ошибка, положим.
– Ужасная ошибка! – сказала Анна – Но я повторяю: это совершившийся факт. Потом
ты имела, скажем, несчастие полюбить не своего мужа. Это несчастие; но это тоже
совершившийся факт. И муж твой признал и простил это. – Он останавливался после каждой
фразы, ожидая ее возражения, но она ничего не отвечала. – Это так. Теперь вопрос в том:
можешь ли ты продолжать жить с своим мужем? Желаешь ли ты этого? Желает ли он этого?
– Я ничего, ничего не знаю.
– Но ты сама сказала, что ты не можешь переносить его.
– Нет, я не сказала. Я отрекаюсь. Я ничего не знаю и ничего не понимаю.
– Да, но позволь…
– Ты не можешь понять. Я чувствую, что лечу головой вниз в какую-то пропасть, но я
не должна спасаться. И не могу.
– Ничего, мы подстелем и подхватим тебя. Я понимаю тебя, понимаю, что ты не
можешь взять на себя, чтобы высказать свое желание, свое чувство.
– Я ничего, ничего не желаю… только чтобы кончилось все.
– Но он видит это и знает. И разве ты думаешь, что он не менее тебя тяготится этим?
Ты мучишься, он мучится, и что же может выйти из этого? Тогда как развод развязывает все,
– не без усилия высказал Степан Аркадьич главную мысль и значительно посмотрел на нее.
Она ничего не отвечала и отрицательно покачала своею остриженною головой. Но по
выражению вдруг просиявшего прежнею красотой лица он видел, что она не желала этого
только потому, что это казалось ей невозможным счастьем.
– Мне вас ужасно жалко! И как бы я счастлив был, если б устроил это! сказал Степан
Аркадьич, уже смелее улыбаясь. – Не говори, не говори ничего! Если бы бог дал мне только
сказать так, как я чувствую. Я пойду к нему.
Анна задумчивыми блестящими глазами посмотрела на него и ничего не сказала.

XXII

Степан Аркадьич с тем несколько торжественным лицом, с которым он садился в
председательское кресло в своем присутствии, вошел в кабинет Алексея Александровича.
Алексей Александрович, заложив руки за спину, ходил по комнате и думал о том же, о чем
Степан Аркадьич говорил с его женою.
– Я не мешаю тебе? – сказал Степан Аркадьич, при виде зятя вдруг испытывая
непривычное ему чувство смущения. Чтобы скрыть это смущение, он достал только что
купленную с новым способом открывания папиросницу и, понюхав кожу, достал папироску.
– Нет. Тебе нужно что-нибудь? – неохотно отвечал Алексей Александрович.
– Да, мне хотелось… мне нужно по… да, нужно поговорить, – сказал Степан Аркадьич,