Page 245 - Анна Каренина

Сережу.
Алексей Александрович погладил рукой по волосам сына, ответил на вопрос
гувернантки о здоровье жены и спросил о том, что сказал доктор о baby.
– Доктор сказал, что ничего опасного нет, и прописал ванны, сударь.
– Но она все страдает, – сказал Алексей Александрович, прислушиваясь к крику
ребенка в соседней комнате.
– Я думаю, что кормилица не годится, сударь, – решительно сказала англичанка.
– Отчего вы думаете? – останавливаясь, спросил он.
– Так было у графини Поль, сударь. Ребенка лечили, а оказалось, что просто ребенок
голоден: кормилица была без молока, сударь.
Алексей Александрович задумался и, постояв несколько секунд, вошел в другую дверь.
Девочка лежала, откидывая головку, корчась на руках кормилицы, и не хотела ни брать
предлагаемую ей пухлую грудь, ни замолчать, несмотря на двойное шиканье кормилицы и
няни, нагнувшейся над нею.
– Все не лучше? – сказал Алексей Александрович.
– Очень беспокойны, – шепотом отвечала няня.
– Мисс Эдвард говорит, что, может быть, у кормилицы молока нет, – сказал он.
– Я и сама думаю, Алексей Александрович.
– Так что же вы не скажете?
– Кому ж сказать? Анна Аркадьевна нездоровы все, – недовольно сказала няня.
Няня была старая слуга дома. И в этих простых словах ее Алексею Александровичу
показался намек на его положение.
Ребенок кричал еще громче, закатываясь и хрипя. Няня, махнув рукой, подошла к нему,
взяла его с рук кормилицы и принялась укачивать на ходу.
– Надо доктора попросить осмотреть кормилицу, – сказал Алексей Александрович.
Здоровая на вид, нарядная кормилица, испугавшись, что ей откажут, проговорила себе
что-то под нос и, запрятывая большую грудь, презрительно улыбнулась над сомнением в
своей молочности. В этой улыбке Алексей Александрович тоже нашел насмешку над своим
положением.
– Несчастный ребенок! – сказала няня, шикая на ребенка, и продолжала ходить.
Алексей Александрович сел на стул и с страдающим, унылым лицом смотрел на
ходившую взад и вперед няню.
Когда затихшего, наконец, ребенка опустили в глубокую кроватку и няня, поправив
подушечку, отошла от него, Алексей Александрович встал и, с трудом ступая на цыпочки,
подошел к ребенку. С минуту он молчал и с тем же унылым лицом смотрел на ребенка; но
вдруг улыбка, двинув его волоса и кожу на лбу, выступила ему на лицо, и он так же тихо
вышел из комнаты.
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге послать опять за доктором. Ему
досадно было на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и в этом
расположении досады на нее не хотелось идти к ней, не хотелось тоже и видеть княгиню
Бетси; но жена могла удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел к ней, и потому он,
сделав усилие над собой, пошел в спальню. Подходя по мягкому ковру к дверям, он
невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
– Если б он не уезжал, я бы поняла ваш отказ и его тоже. Но ваш муж должен быть
выше этого, – говорила Бетси.
– Я не для мужа, а для себя не хочу. Не говорите этого! – отвечал взволнованный голос
Анны.
– Да, но вы не можете не желать проститься с человеком, который стрелялся из-за
вас…
– От этого-то я и не хочу.
Алексей Александрович с испуганным и виноватым выражением остановился и хотел
незаметно уйти назад. Но, раздумав, что это было бы недостойно, он опять повернулся и,