Page 246 - Анна Каренина

кашлянув, пошел к спальне. Голоса замолкли, и он вошел.
Анна в сером халате, с коротко остриженными, густою щеткой вылезающими черными
волосами на круглой голове, сидела на кушетке. Как и всегда при виде мужа, оживление
лица ее вдруг исчезло; она опустила голову и беспокойно оглянулась на Бетси. Бетси, одетая
по крайней последней моде, в шляпе, где-то парившей над ее головой, как колпачок над
лампой, и в сизом платье с косыми резкими полосами на лифе с одной стороны и на юбке с
другой стороны, сидела рядом с Анной, прямо держа свой плоский высокий стан, и, склонив
голову, насмешливою улыбкой встретила Алексея Александровича.
– А! – сказала она, как бы удивленная. – Я очень рада, что вы дома. Вы никуда не
показываетесь, и я не видала вас со времени болезни Анны. Я все слышала – ваши заботы.
Да, вы удивительный муж! – сказала она с значительным и ласковым видом, как бы жалуя
его орденом великодушия за его поступок с женой.
Алексей Александрович холодно поклонился и, поцеловав руку жены, спросил о ее
здоровье.
– Мне кажется, лучше, – сказала она, избегая его взгляда.
– Но у вас как будто лихорадочный цвет лица, – сказал он, налегая на слово
«лихорадочный».
– Мы разговорились с нею слишком, – сказала Бетси, – я чувствую, что это эгоизм с
моей стороны, и я уезжаю.
Она встала, но Анна, вдруг покраснев, быстро схватила ее за руку.
– Нет, побудьте, пожалуйста. Мне нужно сказать вам… нет, вам, – обратилась она к
Алексею Александровичу, и румянец покрыл ей шею и лоб. – Я не хочу и не могу иметь от
вас ничего скрытого, – сказала она.
Алексей Александрович потрещал пальцами и опустил голову.
– Бетси говорила, что граф Вронский желал быть у нас, чтобы проститься пред своим
отъездом в Ташкент. – Она не смотрела на мужа и, очевидно, торопилась высказать все, как
это ни трудно было ей. – Я сказала, что я не могу принять его.
– Вы сказали, мой друг, что это будет зависеть от Алексея Александровича, –
поправила ее Бетси.
– Да нет, я не могу его принять, и это ни к чему не… – Она вдруг остановилась и
взглянула вопросительно на мужа (он не смотрел на нее). – Одним словом, я не хочу…
Алексей Александрович подвинулся и хотел взять ее руку.
Первым движением она отдернула свою руку от его влажной, с большими надутыми
жилами руки, которая искала ее; но, видимо сделав над собой усилие, пожала его руку.
– Я очень благодарю вас за ваше доверие, но… – сказал он, с смущением и досадой
чувствуя, что то, что он легко и ясно мог решить сам с собою, он не может обсуждать при
княгине Тверской, представлявшейся ему олицетворением той грубой силы, которая должна
была руководить его жизнью в глазах света и мешала ему отдаваться своему чувству любви
и прощения. Он остановился, глядя на княгиню Тверскую.
– Ну, прощайте, моя прелесть, – сказала Бетси, вставая. Она поцеловала Анну и вышла.
Алексей Александрович провожал ее.
– Алексей Александрович! Я знаю вас за истинно великодушного человека, – сказала
Бетси, остановившись в маленькой гостиной и особенно крепко пожимая ему еще раз руку. –
Я посторонний человек, но я так люблю ее и уважаю вас, что я позволяю себе совет.
Примите его. Алексей есть олицетворенная честь, и он уезжает в Ташкент.
– Благодарю вас, княгиня, за ваше участие и советы. Но вопрос о том, может ли, или не
может жена принять кого-нибудь, она решит сама.
Он сказал это, по привычке с достоинством приподняв брови, и тотчас же подумал, что,
какие бы ни были слова, достоинства не могло быть в его положении. И это он увидал по
сдержанной, злой и насмешливой улыбке, с которой Бетси взглянула на него после его
фразы.