Page 266 - Анна Каренина

благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели сыны
сынов своих. «Все это было прекрасно, – думала Кити, слушая эти слова, – все это и не
может быть иначе», – и улыбка радости, сообщавшаяся невольно всем смотревшим на нее,
сияла на ее просветлевшем лице.
– Наденьте совсем! – послышались советы, когда священник надел на них венцы и
Щербацкий, дрожа рукою в трехпуговичной перчатке, держал высоко венец над ее головой.
– Наденьте! – прошептала она улыбаясь.
Левин оглянулся на нее и был поражен тем радостным сиянием, которое было на ее
лице; и чувство это невольно сообщилось ему. Ему стало, так же как и ей, светло и весело.
Им весело было слушать чтение послания апостольского и раскат голоса протодьякона
при последнем стихе, ожидаемый с таким нетерпением постороннею публикой. Весело было
пить из плоской чаши теплое красное вино с водой, и стало еще веселее, когда священник,
откинув ризу и взяв их обе руки в свою, повел их при порывах баса, выводившего «Исаие
ликуй», вокруг аналоя. Щербацкий и Чириков, поддерживавшие венцы, путаясь в шлейфе
невесты, тоже улыбаясь и радуясь чему-то, то отставали, то натыкались на венчаемых при
остановках священника. Искра радости, зажегшаяся в Кити, казалось, сообщилась всем
бывшим в церкви. Левину казалось, что и священнику и дьякону, так же как и ему, хотелось
улыбаться.
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых.
Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем
новым сиянием счастия, которое было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но
он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим
добрым ртом и тихо сказал:
– Поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа, – и взял у них из рук свечи.
Левин поцеловал с осторожностью ее улыбавшиеся губы, подал ей руку и, ощущая
новую, странную близость, пошел из церкви. Он не верил, не мог верить, что это была
правда. Только когда встречались их удивленные и робкие взгляды, он верил этому, потому
что чувствовал, что они уже были одно.
После ужина в ту же ночь молодые уехали в деревню.

VII

Вронский с Анною три месяца уже путешествовали вместе по Европе. Они объездили
Венецию, Рим, Неаполь и только что приехали в небольшой итальянский город, где хотели
поселиться на некоторое время.
Красавец обер-кельнер с начинавшимся от шеи пробором в густых напомаженных
волосах, во фраке и с широкою белою батистовою грудью рубашки, со связкой брелок над
округленным брюшком, заложив руки в карманы, презрительно прищурившись, строго
отвечал что-то остановившемуся господину. Услыхав с другой стороны подъезда шаги,
всходившие на лестницу, обер-кельнер обернулся и, увидав русского графа, занимавшего у
них лучшие комнаты, почтительно вынул руки из карманов и, наклонившись, объяснил, что
курьер был и что дело с наймом палаццо состоялось. Главный управляющий готов подписать
условие.
– А! Я очень рад, – сказал Вронский. – А госпожа дома или нет?
– Они выходили гулять, но теперь вернулись, – отвечал кельнер.
Вронский снял с своей головы мягкую с большими полями шляпу и отер платком
потный лоб и отпущенные до половины ушей волосы, зачесанные назад и закрывавшие его
лысину. И, взглянув рассеянно на стоявшего еще и приглядывавшегося к нему господина, он
хотел пройти.
– Господин этот русский и спрашивал про вас, – сказал обер-кельнер.
Со смешанным чувством досады, что никуда не уйдешь от знакомых, и желания найти
хоть какое-нибудь развлечение от однообразия своей жизни Вронский еще раз оглянулся на