Page 297 - Анна Каренина

Алексей Александрович молча и благодарно пожал ее руку.
– Мы вместе займемся Сережей. Я не сильна в практических делах. Но я возьмусь, я
буду ваша экономка. Не благодарите меня. Я делаю это не сама…
– Я не могу не благодарить.
– Но, друг мой, не отдавайтесь этому чувству, о котором вы говорили, – стыдиться
того, что есть высшая высота христианина: кто унижает себя, тот возвысится. И благодарить
меня вы не можете. Надо благодарить Его и просить Его о помощи. В Нем одном мы найдем
спокойствие, утешение, спасение и любовь, – сказала она и, подняв глаза к небу, начала
молиться, как понял Алексей Александрович по ее молчанию.
Алексей Александрович слушал ее теперь, и те выражения, которые прежде не то что
были неприятны ему, а казались излишними, теперь показались естественны и утешительны.
Алексей Александрович не любил этот новый, восторженный дух. Он был верующий
человек, интересовавшийся религией преимущественно в политическом смысле, а новое
учение, позволявшее себе некоторые новые толкования, потому именно, что оно открывало
двери спору и анализу, по принципу было неприятно ему. Он прежде относился холодно и
даже враждебно к этому новому учению и с графиней Лидией Ивановной, увлекавшеюся им,
никогда не спорил, а старательно обходил молчанием ее вызовы. Теперь же в первый раз он
слушал ее слова с удовольствием и внутренно не возражал им.
– Я очень, очень благодарен вам и за дела и за слова ваши, – сказал он, когда она
кончила молиться.
Графиня Лидия Ивановна еще раз пожала обе руки своего друга.
– Теперь я приступаю к делу, – сказала она с улыбкой, помолчав и отирая с лица
остатки слез. – Я иду к Сереже. Только в крайнем случае я обращусь к вам. – И она встала и
вышла.
Графиня Лидия Ивановна пошла на половину Сережи и там, обливая слезами щеки
испуганного мальчика, сказала ему, что отец его святой и что мать его умерла.
Графиня Лидия Ивановна исполнила свое обещание. Она действительно взяла на себя
все заботы по устройству и ведению дома Алексея Александровича. Но она не
преувеличивала, говоря, что она не сильна в практических делах. Все ее распоряжения надо
было изменять, так как они были неисполнимы, и изменялись они Корнеем, камердинером
Алексея Александровича, который незаметно для всех повел теперь весь дом Каренина и
спокойно и осторожно во время одеванья барина докладывал ему, что было нужно. Но
помощь Лидии Ивановны все-таки была в высшей степени действительна: она дала
нравственную опору Алексею Александровичу в сознании ее любви и уважения к нему и в
особенности в том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его в
христианство, то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и
твердого сторонника того нового объяснения христианского учения, которое
распространилось в последнее время в Петербурге. Алексею Александровичу легко было
убедиться в этом. Алексей Александрович, так же как и Лидия Ивановна и другие люди,
разделявшие их воззрения, был вовсе лишен глубины воображения, той душевной
способности, благодаря которой представления, вызываемые воображением, становятся так
действительны, что требуют соответствия с другими представлениями и с
действительностью. Он не видел ничего невозможного и несообразного в представлении о
том, что смерть, существующая для неверующих, для него не существует, и что так как он
обладает полнейшею верой, судьей меры которой он сам, то и греха уже нет в его душе, и он
испытывает здесь, на земле, уже полное спасение.
Правда, что легкость и ошибочность этого представления о своей вере смутно
чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что
его прощение есть действие высшей силы, отдался этому непосредственному чувству, он
испытал больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его душе
живет Христос, и что, подписывая бумаги, он исполняет его волю; но для Алексея
Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его унижении