Page 302 - Анна Каренина

Шум шелкового платья графини развлек его.
– Ну вот, теперь мы сядем спокойно, – сказала графиня Лидия Ивановна, с
взволнованною улыбкой поспешно пролезая между столом и диваном, – и поговорим за
нашим чаем.
После нескольких слов приготовления графиня Лидия Ивановна, тяжело дыша и
краснея, передала в руки Алексея Александровича полученное ею письмо.
Прочтя письмо, он долго молчал.
– Я не полагаю, чтоб я имел право отказать ей, – сказал он робко, подняв глаза.
– Друг мой! Вы ни в ком не видите зла!
– Я, напротив, вижу, что все есть зло. Но справедливо ли это?
В лице его была нерешительность и искание совета, поддержки и руководства в деле,
для него непонятном.
– Нет, – перебила его графиня Лидия Ивановна. – Есть предел всему. Я понимаю
безнравственность, – не совсем искренно сказала она, так как она никогда не могла понять
того, что приводит женщин к безнравственности, – но я не понимаю жестокости, к кому же?
к вам! Как оставаться в том городе, где вы? Нет, век живи, век учись. И я учусь понимать
вашу высоту и ее низость.
– А кто бросит камень? – сказал Алексей Александрович, очевидно довольный своей
ролью. – Я все простил и потому не могу лишать ее того, что есть потребность любви для нее
– любви к сыну…
– Но любовь ли это, друг мой? Искренно ли это? Положим, вы простили, вы
прощаете… но имеем ли мы право действовать на душу этого ангела? Он считает ее
умершею. Он молится за нее и просит бога простить ее грехи… И так лучше. А тут что он
будет думать?
– Я не думал об этом, – сказал Алексей Александрович, очевидно соглашаясь.
Графиня Лидия Ивановна закрыла лицо руками и помолчала. Она молилась.
– Если вы спрашиваете моего совета, – сказала она, помолившись и открывая лицо, – то
я не советую вам делать этого. Разве я не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши
раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К
новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для ребенка? Если в ней осталось
что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я, не колеблясь, не советую,
и, если вы разрешите мне, я напишу к ней.
И Алексей Александрович согласился, и графиня Лидия Ивановна написала следующее
французское письмо:
«Милостивая государыня, Воспоминание о вас для вашего сына может повести к
вопросам с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в душу ребенка духа
осуждения к тому, что должно быть для него святыней, и потому прошу понять отказ вашего
мужа в духе христианской любви. Прошу всевышнего о милосердии к вам.
Графиня Лидия».
Письмо это достигло той затаенной цели, которую графиня Лидия Ивановна скрывала
от самой себя. Оно до глубины души оскорбило Анну.
С своей стороны Алексей Александрович, вернувшись от Лидии Ивановны домой, не
мог в этот день предаться своим обычным занятиям и найти то душевное спокойствие
верующего и спасенного человека, которое он чувствовал прежде.
Воспоминание о жене, которая так много была виновата пред ним и пред которою он
был так свят, как справедливо говорила ему графиня Лидия Ивановна, не должно было бы
смущать его; но он не был спокоен: он не мог понимать книги, которую он читал, не мог
отогнать мучительных воспоминаний о своих отношениях к ней, о тех ошибках, которые он,
как ему теперь казалось, сделал относительно ее. Воспоминание о том, как он принял,
возвращаясь со скачек, ее признание в неверности (то в особенности, что он требовал от нее
только внешнего приличия, а не вызвал на дуэль), как раскаяние, мучало его. Также мучало
его воспоминание о письме, которое он написал ей; в особенности его прощение, никому не