Page 33 - Анна Каренина

– Давайте сейчас, княжна, испытаем столы, пожалуйста, – сказал Вронский. – Княгиня,
вы позволите?
И Вронский встал, отыскивая глазами столик.
Кити встала за столиком и, проходя мимо, встретилась глазами с Левиным. Ей всею
душой было жалко его, тем более что она жалела его в несчастии, которого сама была
причиною. «Если можно меня простить, то простите, – сказал ее взгляд, – я так счастлива».
«Всех ненавижу, и вас, и себя», – отвечал его взгляд, и он взялся за шляпу. Но ему не
судьба была уйти. Только что хотели устроиться около столика, а Левин уйти, как вошел
старый князь и, поздоровавшись с дамами, обратился к Левину.
– А! – начал он радостно. – Давно ли? Я и не знал, что ты тут. Очень рад вас видеть.
Старый князь иногда «ты», иногда «вы» говорил Левину. Он обнял Левина и, говоря с
ним, не замечал Вронского, который встал и спокойно дожидался, когда князь обратится к
нему.
Кити чувствовала, как после того, что произошло, любезность отца была тяжела
Левину. Она видела также как холодно отец ее, наконец, ответил на поклон Вронского и как
Вронский с дружелюбным недоумением посмотрел на ее отца, стараясь понять и не понимая,
как и за что можно было быть к нему недружелюбно расположенным, и она покраснела.
– Князь, отпустите нам Константина Дмитрича, – сказала графиня Нордстон. – Мы
хотим опыт делать.
– Какой опыт? столы вертеть? Ну, извините меня, дамы и господа, но, по-моему, в
колечко веселее играть, – сказал старый князь, глядя на Вронского и догадываясь, что он
затеял это. – В колечке еще есть смысл.
Вронский посмотрел с удивлением на князя своими твердыми глазами и, чуть
улыбнувшись, тотчас же заговорил с графиней Нордстон о предстоящем на будущей неделе
большом бале.
– Я надеюсь, что вы будете? – обратился он к Кити.
Как только старый князь отвернулся от него, Левин незаметно вышел, и последнее
впечатление, вынесенное им с этого вечера, было улыбающееся, счастливое лицо Кити,
отвечавшей Вронскому на его вопрос о бале.

XV

Когда вечер кончился, Кити рассказала матери о разговоре ее с Левиным, и, несмотря
на всю жалость, которую она испытала к Левину, ее радовала мысль, что ей было сделано
предложение. У нее не было сомнения, что она поступила как следовало. Но в постели она
долго не могла заснуть. Одно впечатление неотступно преследовало ее. Это было лицо
Левина с насупленными бровями и мрачно-уныло смотрящими из-под них добрыми глазами,
как он стоял, слушая отца и взглядывая на нее и на Вронского. И ей так жалко стало его, что
слезы навернулись на глаза. Но тотчас же она подумала о том, на кого она променяла его.
Она живо вспомнила это мужественное, твердое лицо, это благородное спокойствие и
светящуюся во всем доброту ко всем; вспомнила любовь к себе того, кого она любила, и ей
опять стало радостно на душе, и она с улыбкой счастия легла на подушку. «Жалко, жалко, но
что же делать? Я не виновата», – говорила она себе; но внутренний голос говорил ей другое.
В том ли она раскаивалась, что завлекла Левина, или в том, что отказала, – она не знала. Но
счастье ее было отравлено сомнениями. «Господи помилуй, господи помилуй, господи
помилуй!» – говорила она про себя, пока заснула.
В это время внизу, в маленьком кабинете князя, происходила одна из часто
повторявшихся между родителями сцен за любимую дочь.
– Что? Вот что! кричал князь, размахивая руками и тотчас же запахивая свой беличий
халат. – То, что в вас нет гордости, достоинства, что вы срамите, губите дочь этим
сватовством, подлым, дурацким!
– Да помилуй, ради самого бога, князь, что я сделала? – говорила княгиня, чуть не