Page 424 - Анна Каренина

– Я вас познакомила с ним как с Landau, – сказала она тихим голосом, взглянув на
француза и потом тотчас на Алексея Александровича, – но он, собственно, граф Беззубов,
как вы, вероятно, знаете. Только он не любит этого титула.
– Да, я слышал, – отвечал Степан Аркадьич, – говорят, он совершенно исцелил
графиню Беззубову.
– Она была нынче у меня, она так жалка! – обратилась графиня к Алексею
Александровичу. – Разлука эта для нее ужасна. Для нее это такой удар!
– А он положительно едет? – спросил Алексей Александрович.
– Да, он едет в Париж. Он вчера слышал голос, – сказала графиня Лидия Ивановна,
глядя на Степана Аркадьича.
– Ах, голос! – повторил Облонский, чувствуя, что надо быть как можно осторожнее в
этом обществе, в котором происходит или должно происходить что-то особенное, к чему он
не имеет еще ключа.
Наступило минутное молчание, после которого графиня Лидия Ивановна, как бы
приступая к главному предмету разговора, с тонкой улыбкой сказала Облонскому:
– Я вас давно знаю и очень рада узнать вас ближе. Les amis de nos amis sont nos amis. Но
для того чтобы быть другом, надо вдумываться в состояние души друга, а я боюсь, что вы
этого не делаете в отношении к Алексею Александровичу. Вы понимаете, о чем я говорю, –
сказала она, поднимая свои прекрасные задумчивые глаза.
– Отчасти, графиня, я понимаю, что положение Алексея Александровича… – сказал
Облонский, не понимая хорошенько, в чем дело, и потому желая оставаться в общем.
– Перемена не во внешнем положении, – строго сказала графиня Лидия Ивановна,
вместе с тем следя влюбленным взглядом за вставшим и перешедшим к Landau Алексеем
Александровичем, – сердце его изменилось, ему дано новое сердце, и я боюсь, что вы не
вполне вдумались в ту перемену, которая произошла в нем.
– То есть я в общих чертах могу представить себе эту перемену. Мы всегда были
дружны, и теперь… – отвечая нежным взглядом на взгляд графини, сказал Степан Аркадьич,
соображая, с которым из двух министров она ближе, чтобы знать, о ком из двух придется
просить ее.
– Та перемена, которая произошла в нем, не может ослабить его чувства любви к
ближним; напротив, перемена, которая произошла в нем, должна увеличить любовь. Но я
боюсь, что вы не понимаете меня. Не хотите ли чаю? – сказала она, указывая глазами на
лакея, подавшего на подносе чай.
– Не совсем, графиня. Разумеется, его несчастье…
– Да, несчастье, которое стало высшим счастьем, когда сердце стало новое,
исполнилось им, – сказала она, влюбленно глядя на Степана Аркадьича.
«Я думаю, что можно будет попросить замолвить обоим», – думал Степан Аркадьич.
– О, конечно, графиня, – сказал он, – но я думаю, что эти перемены так интимны, что
никто, даже самый 6лизкий человек, не любит говорить.
– Напротив! Мы должны говорить и помогать друг другу.
– Да, без сомнения, но бывает такая разница убеждений, и притом… – с мягкою
улыбкой сказал Облонский.
– Не может быть разницы в деле святой истины.
– О да, конечно, но… – и, смутившись, Степан Аркадьич замолчал. Он понял, что дело
шло о религии.
– Мне кажется, он сейчас заснет, – значительным шепотом проговорил Алексей
Александрович, подходя к Лидии Ивановне.
Степан Аркадьич оглянулся. Landau сидел у окна, облокотившись на ручку и спинку
кресла, опустив голову. Заметив обращенные на него взгляды, он поднял голову и улыбнулся
детски-наивною улыбкой.
– Не обращайте внимания, – сказала Лидия Ивановна и легким движением подвинула
стул Алексею Александровичу. – Я замечала… – начала она что-то, как в комнату вошел