Page 448 - Анна Каренина

vie humaine, – как бы извиняясь, обратился он к княгине. – А Мягкая-то, не Лиза, а Бибиш,
посылает-таки тысячу ружей и двенадцать сестер. Я вам говорил?
– Да, я слышал, – неохотно отвечал Кознышев.
– А жаль, что вы уезжаете, – сказал Степан Аркадьич. – Завтра мы даем обед двум
отъезжающим – Димер-Бартнянский из Петербурга и наш Веселовский, Гриша. Оба едут.
Веселовский недавно женился. Вот молодец! Не правда ли, княгиня? – обратился он к даме.
Княгиня, не отвечая, посмотрела на Кознышева. Но то, что Сергей Иваныч и княгиня
как будто желали отделаться от него, нисколько не смущало Степана Аркадьича. Он,
улыбаясь, смотрел то на перо шляпы княгини, то по сторонам, как будто припоминая что-то.
Увидав проходившую даму с кружкой, он подозвал ее к себе и положил пятирублевую
бумажку.
– Не могу видеть этих кружек спокойно, пока у меня есть деньги, – сказал он. – А
какова нынешняя депеша? Молодцы черногорцы!
– Что вы говорите! – вскрикнул он, когда княгиня сказала ему, что Вронский едет в
этом поезде. На мгновение лицо Степана Аркадьича выразило грусть, но через минуту,
когда, слегка подрагивая на каждой ноге и расправляя бакенбарды, он вошел в комнату, где
был Вронский, Степан Аркадьич уже вполне забыл свои отчаянные рыдания над трупом
сестры и видел в Вронском только героя и старого приятеля.
– Со всеми его недостатками нельзя не отдать ему справедливости, – сказала княгиня
Сергею Ивановичу, как только Облонский отошел от них. – Вот именно вполне русская,
славянская натура! Только я боюсь, что Вронскому будет неприятно его видеть. Как ни
говорите, меня трогает судьба этого человека. Поговорите с ним дорогой, – сказала княгиня.
– Да, может быть, если придется.
– Я никогда не любила его. Но это выкупает многое. Он не только едет сам, но
эскадрон ведет на свой счет.
– Да, я слышал.
Послышался звонок. Все затолпились к дверям.
– Вот он! – проговорила княгиня, указывая на Вронского, в длинном пальто и в черной
с широкими полями шляпе шедшего под руку с матерью. Облонский шел подле него, что-то
оживленно говоря.
Вронский, нахмурившись, смотрел перед собою, как будто не слыша того, что говорит
Степан Аркадьич.
Вероятно, по указанию Облонского он оглянулся в ту сторону, где стояли княгиня и
Сергей Иванович, и молча приподнял шляпу. Постаревшее и выражавшее страдание лицо его
казалось окаменелым.
Выйдя на платформу, Вронский молча, пропустив мать, скрылся в отделении вагона.
На платформе раздалось Боже, царя храни, потом крики: ура! и живио! Один из
добровольцев, высокий, очень молодой человек с ввалившеюся грудью, особенно заметно
кланялся, махая над головой войлочною шляпой и букетом. За ним высовывались, кланяясь
тоже, два офицера и пожилой человек с большой бородой, в засаленной фуражке.

III

Простившись с княгиней, Сергей Иваныч вместе с подошедшим Катавасовым вошел в
битком набитый вагон, и поезд тронулся.
На Царицынской станции поезд был встречен стройным хором молодых людей,
певших: «Славься». Опять добровольцы кланялись и высовывались, но Сергей Иванович не
обращал на них внимания; он столько имел дел с добровольцами, что уже знал их общий
тип, и это не интересовало его. Катавасов же, за своими учеными занятиями не имевший
случая наблюдать добровольцев, очень интересовался ими и расспрашивал про них Сергея
Ивановича.
Сергей Иванович посоветовал ему пройти во второй класс поговорить самому с ними.