Page 444 - Анна Каренина

так трудно было сообразить, особенно в шумящей толпе всех этих безобразных людей, не
оставлявших ее в покое. То артельщики подбегали к ней, предлагая ей свои услуги; то
молодые люди, стуча каблуками по доскам платформы и громко разговаривая, оглядывали
ее, то встречные сторонились не в ту сторону. Вспомнив, что она хотела ехать дальше, если
нет ответа, она остановила одного артельщика и спросила, нет ли тут кучера с запиской к
графу Вронскому.
– Граф Вронский? От них сейчас тут были. Встречали княгиню Сорокину с дочерью. А
кучер какой из себя?
В то время как она говорила с артельщиком, кучер Михайла, румяный, веселый, в
синей щегольской поддевке и цепочке, очевидно гордый тем, что он так хорошо исполнил
поручение, подошел к ней и подал записку. Она распечатала, и сердце ее сжалось еще
прежде, чем она прочла.
«Очень жалею, что записка не застала меня. Я буду в десять часов», – небрежным
почерком писал Вронский.
«Так! Я этого ждала!» – сказала она себе с злою усмешкой.
– Хорошо, так поезжай домой, – тихо проговорила она, обращаясь к Михайле. Она
говорила тихо, потому что быстрота биения сердца мешала ей дышать. «Нет, я не дам тебе
мучать себя», – подумала она, обращаясь с угрозой не к нему, не к самой себе, а к тому, кто
заставлял ее мучаться, и пошла по платформе мимо станции.
Две горничные, ходившие по платформе, загнули назад головы, глядя на нее, что-то
соображая вслух о ее туалете: «Настоящие», – сказали они о кружеве, которое было на ней.
Молодые люди не оставляли ее в покое. Они опять, заглядывая ей в лицо и со смехом крича
что-то ненатуральным голосом, прошли мимо. Начальник станции, проходя, спросил, едет ли
она. Мальчик, продавец квасу, не спускал с нее глаз. «Боже мой, куда мне?» – все дальше и
дальше уходя по платформе, думала она. У конца она остановилась. Дамы и дети,
встретившие господина в очках и громко смеявшиеся и говорившие, замолкли, оглядывая ее,
когда она поравнялась с ними. Она ускорила шаг и отошла от них к краю платформы.
Подходил товарный поезд. Платформа затряслась, и ей показалось, что она едет опять.
И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она
поняла, что ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые
шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда.
Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно
катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними
и задними колесами и ту минуту, когда середина эта будет против нее.
«Туда! – говорила она себе, глядя в тень вагона, на смешанный с углем песок, которым
были засыпаны шпалы, – туда, на самую середину, и я накажу его и избавлюсь от всех и от
себя».
Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Но красный
мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и было уже поздно: середина
миновала ее. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое она
испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в воду, охватило ее, и она перекрестилась.
Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских
воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на
мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями. Но она не спускала глаз с колес
подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами
поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон
на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена. И в то
же мгновение она ужаснулась тому, что делала. «Где я? Что я делаю? Зачем?» Она хотела
подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за
спину. «Господи, прости мне все!» – проговорила она, чувствуя невозможность борьбы.
Мужичок, приговаривая что-то, работал над железом. И свеча, при которой она читала
исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь,