Page 454 - Анна Каренина

старого князя и хохот Катавасова.
«Верно, разговорились без меня, – думала Кити, – а все-таки досадно, что Кости нет.
Верно, опять зашел на пчельник. Хоть и грустно, что он часто бывает там, я все-таки рада.
Это развлекает его. Теперь он стал все веселее и лучше, чем весною.
А то он так был мрачен и так мучался, что мне становилось страшно за него. И какой
он смешной!» – прошептала она, улыбаясь.
Она знала, что мучало ее мужа. Это было его неверие. Несмотря на то, что, если бы у
нее спросили, полагает ли она, что в будущей жизни он, если не поверит, будет погублен,
она бы должна была согласиться, что он будет погублен, – его неверие не делало ее
несчастья; и она, признававшая то, что для неверующего не может быть спасения, и любя
более всего на свете душу своего мужа, с улыбкой думала о его неверии и говорила сама
себе, что он смешной.
«Для чего он целый год все читает философии какие-то? – думала она. – Если это все
написано в этих книгах, то он может понять их. Если же неправда там, то зачем их читать?
Он сам говорит, что желал бы верить. Так отчего ж он не верит? Верно, оттого, что много
думает? А много думает от уединения. Все один, один. С нами нельзя ему всего говорить. Я
думаю, гости эти будут приятны ему, особенно Катавасов. Он любит рассуждать с ним», –
подумала она и тотчас же перенеслась мыслью к тому, где удобнее положить спать
Катавасова, – отдельно или вместе с Сергеем Иванычем. И тут ей вдруг пришла мысль,
заставившая ее вздрогнуть от волнения и даже встревожить Митю, который за это строго
взглянул на нее. «Прачка, кажется, не приносила еще белья, а для гостей постельное белье
все в расходе. Если не распорядиться, то Агафья Михайловна подаст Сергею Иванычу
стеленное белье», – и при одной мысли об этом кровь бросилась в лицо Кити.
«Да, я распоряжусь», – решила она и, возвращаясь к прежним мыслям, вспомнила, что
что-то важное, душевное было не додумано еще, и она стала вспоминать что. «Да, Костя
неверующий», – опять с улыбкой вспомнила она.
«Ну, неверующий! Лучше пускай он будет всегда такой, чем как мадам Шталь или
какою я хотела быть тогда за границей. Нет, он уже не станет притворяться».
И недавняя черта его доброты живо возникала пред ней. Две недели тому назад было
получено кающееся письмо Степана Аркадьича к Долли. Он умолял ее спасти его честь,
продать ее имение, чтобы заплатить его долги. Долли была в отчаянье, ненавидела мужа,
презирала, жалела, решалась развестись, отказать, но кончила тем, что согласилась продать
часть своего имения. После этого Кити с невольною улыбкой умиления вспомнила
сконфуженность своего мужа, его неоднократные неловкие подходы к занимавшему его делу
и как он, наконец, придумав одно-единственное средство, не оскорбив, помочь Долли,
предложил Кити отдать ей свою часть именья, о чем она прежде не догадалась.
«Какой же он неверующий? С его сердцем, с этим страхом огорчить кого-нибудь, даже
ребенка! Все для других, ничего для себя. Сергей Иванович так и думает, что это
обязанность Кости – быть его приказчиком. Тоже и сестра. Теперь Долли с детьми на его
опеке. Все эти мужики, которые каждый день приходят к нему, как будто он обязан им
служить».
«Да, только будь таким, как твой отец, только таким», – проговорила она, передавая
Митю няне и притрогиваясь губой к его щечке.

VIII

С той минуты, как при виде любимого умирающего брата Левин в первый раз взглянул
на вопросы жизни и смерти сквозь те новые, как он называл их, убеждения, которые
незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех лет, заменили его детские и
юношеские верования, – он ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего
знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое. Организм, разрушение его,
неистребимость материи, закон сохранения силы, развитие – были те слова, которые