Page 2 - Дворянское гнездо

моя?
– Так, – промолвила та. – Какие чудесные облака!
– Так тебе их жалко, что ли? Марья Дмитриевна ничего не отвечала.
– Что это Гедеоновский нейдет? – проговорила Марфа Тимофеевна, проворно шевеля
спицами (она вязала большой шерстяной шарф). – Он бы повздыхал вместе с тобою, – не то
соврал бы что-нибудь.
– Как вы всегда строго о нем отзываетесь! Сергей Петрович – почтенный человек.
– Почтенный! – повторила с укоризной старушка.
– И как он покойному мужу был предан! – проговорила Марья Дмитриевна, – до сих
пор вспомнить о нем равнодушно не может.
– Еще бы! тот его за уши из грязи вытащил, – проворчала Марфа Тимофеевна, и спицы
еще быстрее заходили в ее руках.
– Глядит таким смиренником, – начала она снова, – голова вся седая, а что рот
раскроет, то солжет или насплетничает. А еще статский советник! Ну, и то оказать: попович!
– Кто же без греха, тетушка? Эта слабость в нем есть, конечно. Сергей Петрович
воспитания, конечно, не получил, по-французски не говорит; но он, воля ваша, приятный
человек.
– Да, он ручки у тебя все лижет. По-французски но говорит, – эка беда! Я сама не
сильна во французском «диалехте». Лучше бы он ни по-каковски не говорил: не лгал бы. Да
вот он, кстати, легок на помине, – прибавила Марфа Тимофеевна, глянув на улицу. – Вон он
шагает, твой приятный человек. Экой длинный, словно аист!
Марья Дмитриевна поправила свои локоны. Марфа Тимофеевна с усмешкой
посмотрела на нее.
– Что это у тебя, никак седой волос, мать моя? Ты побрани свою Палашку. Чего она
смотрит?
– Уж вы, тетушка, всегда… – пробормотала с досадой Марья Дмитриевна и застучала
пальцами по ручке кресела.
– Сергей Петрович Гедеоновский! – пропищал краснощекий казачок, выскочив из-за
двери.

II

Вошел человек высокого роста, в опрятном сюртуке, коротеньких панталонах, серых
замшевых перчатках и двух галстуках – одном черном, сверху, другом белом, снизу. Все в
нем дышало приличием и пристойностью, начиная с благообразного лица и гладко
причесанных висков до сапогов без каблуков и без скрыпу. Он поклонился сперва хозяйке
дома, потом Марфе Тимофеевне и, медленно стащив перчатки, подошел к ручке Марьи
Дмитриевны. Поцеловав ее почтительно и два раза сряду, он сел не торопясь в кресла и с
улыбкой, потирая самые кончики пальцев, проговорил:
– А Елизавета Михайловна здоровы?
– Да, – отвечала Марья Дмитриевна, – она в саду.
– И Елена Михайловна?
– Леночка в саду тоже. – Нет ли чего новенького?
– Как не быть-с, как не быть-с, – возразил гость, медленно моргая и вытягивая губы. –
Гм!.. да вот пожалуйте, есть новость, и преудивительная: Лаврецкий Федор Иваныч приехал.
– Федя! – воскликнула Марфа Тимофеевна. – Да ты, полно, не сочиняешь ли, отец мой?
– Никак нет-с, я их самолично видел.
– Ну, это еще не доказательство.
– Очень поздоровели, – продолжал Гедеоновский, показывая вид, будто не слышал
замечания Марфы Тимофеевны, – в плечах еще шире стали, и румянец во всю щеку.
– Поздоровел, – произнесла с расстановкой Марья Дмитриевна, – кажется, с чего бы
ему здороветь?