Page 7 - Дворянское гнездо
P. 7

желает оскорблять ушей ученого немца, и предложил Лизе заняться бетговенскою сонатой.
               Тогда  Марья  Дмитриевна  вздохнула  и,  с  своей  стороны,  предложила  Гедеоновскому
               пройтись с ней по саду. «Мне хочется, – сказала она, – еще поговорить и посоветоваться с
               вами о бедном нашем Феде». Гедеоновский осклабился, поклонился, взял  двумя пальцами
               свою шляпу с аккуратно положенными на одном из ее полей перчатками и удалился вместе с
               Марьей Дмитриевной. В комнате остались Паншин и Лиза; она достала и раскрыла сонату;
               оба  молча  сели  за  фортепьяно.  Сверху  доносились  слабые  звуки  гамм,  разыгрываемых
               неверными пальчиками Леночки.

                                                              V

                     Христофор  Теодор  Готлиб  Лемм  родился  в  1786  году,  в  королевстве  Саксонском,  в
               городе Хемнице, от бедных музыкантов. Отец его играл на валторне, мать на арфе; сам он
               уже по пятому году упражнялся на трех различных инструментах. Восьми лет он осиротел, а
               с  десяти  начал  зарабатывать  себе  кусок  хлеба  своим  искусством.  Он  долго  вел  бродячую
               жизнь, играл везде – ив трактирах, и на ярмарках, и на крестьянских свадьбах, и на балах;
               наконец  попал  в  оркестр  и,  подвигаясь  все  выше  и  выше,  достиг  дирижерского  места.
               Исполнитель он был довольно плохой, но музыку знал основательно. На двадцать восьмом
               году  переселился  он  в  Россию. Его выписал  большой  барин,  который  сам  терпеть  не  мог
               музыки,  но  держал  оркестр  из  чванства.  Лемм  прожил  у  него  лет  семь  в  качестве
               капельмейстера и отошел от него с пустыми руками: барин разорился, хотел дать ему на себя
               вексель, но впоследствии отказал ему и в этом, – словом, не заплатил ему ни копейки. Ему
               советовали уехать; но он не хотел вернуться домой – нищим из России, из великой России,
               этого  золотого  дна  артистов;  он  решился  остаться  и  испытать  свое  счастье.  В  течение
               двадцати  лет  бедный  немец  пытал  свое  счастье:  побывал  у  различных  господ,  жил  и  в
               Москве, и в губернских городах, терпел и сносил многое, узнал нищету, бился как рыба об
               лед; но мысль о возвращении на родину не покидала его среди всех бедствий, которым он
               подвергался;  она  только  одна  его  и  поддерживала.  Судьбе,  однако,  не  было  угодно
               порадовать  его  этим  последним  и  первым  счастьем:  пятидесяти  лет,  больной,  до  времени
               одряхлевший, застрял он в городе О… и остался в нем навсегда, уже окончательно потеряв
               всякую  надежду  покинуть  ненавистную  ему  Россию  и  кое-как  поддерживая  уроками  свое
               скудное существование. Наружность Лемма не располагала в его пользу. Он был небольшого
               роста,  сутуловат,  с  криво  выдавшимися  лопатками  и  втянутым  животом,  с  большими
               плоскими  ступнями,  с  бледно-синими  ногтями  на  твердых,  не  разгибавшихся  пальцах
               жилистых красных рук; лицо имел морщинистое, впалые щеки и сжатые губы, которыми он
               беспрестанно двигал и жевал, что, при его обычной молчаливости, производило впечатление
               почти  зловещее;  седые  его  волосы  висели  клочьями  над  невысоким  лбом;  как  только  что
               залитые  угольки,  глухо  тлели  его  крошечные,  неподвижные  глазки;  ступал  он  тяжело,  на
               каждом  шагу  перекидывая  свое  неповоротливое  тело.  Иные  его  движения  напоминали
               неуклюжее охорашивание совы в клетке, когда она чувствует, что на нее глядят, а сама едва
               видит своими огромными, желтыми, пугливо и дремотно моргающими глазами. Застарелое,
               неумолимое  горе  положило  на  бедного  музикуса  свою  неизгладимую  печать,  искривило и
               обезобразило его и без того невзрачную фигуру; но для того, кто умел не останавливаться на
               первых  впечатлениях,  что-то  доброе,  честное,  что-то  необыкновенное  виднелось  в  этом
               полуразрушенном  существе.  Поклонник  Баха  и  Генделя,  знаток  своего  дела,  одаренный
               живым  воображением  и  той  смелостью  мысли,  которая  доступна  одному  германскому
               племени,  Лемм  со  временем  –  кто  знает? –  стал  бы  в  ряду  великих  композиторов  своей
               родины, если б жизнь иначе его повела; но не под счастливой звездой он родился! Он много
               написал на своем веку – и ему не удалось увидеть ни одного своего произведения изданным;
               не  умел  он  приняться  за  дело  как  следовало,  поклониться  кстати,  похлопотать  вовремя.
               Как-то, давным-давно тому назад, один его поклонник и друг, тоже немец и тоже бедный,
               издал  на  свой  счет  две  его  сонаты, –  да  и  те  остались  целиком  в  подвалах  музыкальных
   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12