Page 5 - Дворянское гнездо

3
большею частью забавных, случаях – можно, c'est meme tres chic [ ], как выражаются
петербургские парижане. Владимир Николаич с пятнадцатилетнего возраста уже умел не
смущаясь войти в любую гостиную, приятно повертеться в ней и кстати удалиться. Отец
Паншина доставил сыну своему много связей; тасуя карты между двумя робберами или
после удачного «большого шлема», он не пропускал случая запустить словечко о своем
«Володьке» какому-нибудь важному лицу, охотнику до коммерческих игр. С своей стороны,
Владимир Николаич во время пребывания в университете, откуда он вышел с чином
действительного студента, познакомился с некоторыми знатными молодыми людьми и стал
вхож в лучшие дома. Его везде охотно принимали; он был очень недурен собою, развязен,
забавен, всегда здоров и на все готов; где нужно – почтителен, где можно – дерзок, отличный
4
товарищ, un charmant garcon [ ]. Заветная область раскрылась перед ним. Паншин скоро
понял тайну светской науки; он умел проникнуться действительным уважением к ее уставам,
умел с полунасмешливой важностью заниматься вздором и показать вид, что почитает все
важное за вздор; танцевал отлично, одевался по-английски. В короткое время он прослыл
одним из самых любезных и ловких молодых людей в Петербурге. Паншин был
действительно очень ловок, – не хуже отца; но он был также очень даровит. Все ему далось:
он мило пел, бойко рисовал, писал стихи, весьма недурно играл на сцене. Ему всего пошел
двадцать восьмой год, а он был уже камер-юнкером и чин имел весьма изрядный. Паншин
твердо верил в себя, в свой ум, в свою проницательность; он шел вперед смело и (весело,
полным махом; жизнь его текла как по маслу. Он привык нравиться всем, старому и малому,
я воображал, что знает людей, особенно женщин: он хорошо знал их обыденные слабости.
Как человек не чуждый художеству, он чувствовал в себе и жар, и некоторое увлечение, и
восторженность, и вследствие этого позволял себе разные отступления от правил: кутил,
знакомился с лицами, не принадлежавшими к свету, и вообще держался вольно и просто; но
в душе он был холоден и хитр, и во время самого буйного кутежа его умный карий глазок
все караулил и высматривал; этот смелый, этот свободный юноша никогда не мог забыться и
увлечься вполне. К чести его должно сказать, что он никогда не хвастался своими победами.
В дом Марьи Дмитриевны он попал тотчас по приезде в О… и скоро освоился в нем
совершенно. Марья Дмитриевна в нем души не чаяла.
Паншин любезно раскланялся со всеми находившимися в комнате, пожал руку у Марьи
Дмитриевны и у Лизаветы Михайловны, слегка потрепал Гедеоновского по плечу и,
повернувшись на каблуках, поймал Леночку за голову и поцеловал ее в лоб.
– И вы не боитесь ездить на такой злой лошади? – спросила его Марья Дмитриевна.
– Помилуйте, она пресмирная; а вот, я доложу вам, чего я боюсь: я боюсь играть в
преферанс с Сергеем Петровичем; вчера у Беленицыных он обыграл меня в пух.
Гедеоновский засмеялся тоненьким и подобострастным смехом: он заискивал в
молодом блестящем чиновнике из Петербурга, губернаторском любимце. В разговорах своих
с Марьей Дмитриевной он часто упоминал о замечательных способностях Паншина. Ведь
вот, рассуждал он, как не похвалить? И в высшей сфере жизни успевает молодой человек, и
служит примерно, и гордости ни малейшей. Впрочем, Паншина и в Петербурге считали
дельным чиновником: работа кипела у него в руках; он говорил о ней шутя, как оно и
следует светскому человеку, не придающему особенного значения своим трудам, но был
«исполнитель». Начальники любят таких подчиненных; сам он не сомневался в том, что,
если захочет, будет со временем министром.
– Вы изволите говорить, что я обыграл вас, – промолвил Гедеоновский, – а на прошлой
неделе кто у меня выиграл двенадцать рублей? да еще…
– Злодей, злодей, – перебил его Паншин с ласковой, но чуть-чуть презрительной

3 Это даже очень шикарно (франц.).

4 Прелестный малый (франц.).