Page 83 - Дворянское гнездо

готова была шуметь и радоваться при всяком удобном случае. Лаврецкого тотчас окружили:
Леночка, как старинная знакомая, первая назвала себя, уверила его, что еще бы немножко – и
она непременно его бы узнала, и представила ему все остальное общество, называя каждого,
даже жениха своего, уменьшительными именами. Вся толпа двинулась через столовую в
гостиную. Обои в обеих комнатах были другие, но мебель уцелела; Лаврецкий узнал
фортепьяно; даже пяльцы у окна стояли те же, в том же положении – и чуть ли не с тем же
неконченным шитьем, как восемь лет тому назад. Его усадили на покойное кресло; все чинно
уселись вокруг него. Вопросы, восклицания, рассказы посыпались наперерыв.
– А давно мы вас не видали, – наивно заметила Леночка, – и Варвару Павловну тоже не
видали.
– Еще бы! – поспешно подхватил ее брат. – Я тебя в Петербург увез, а Федор Иваныч
все жил в деревне.
– Да, ведь с тех пор и мамаша скончалась.
– И Марфа Тимофеевна, – промолвила Шурочка.
– И Настасья Карповна, – возразила Леночка, – и мосье Лемм…
– Как? и Лемм умер? – спросил Лаврецкий.
– Да, – отвечал молодой Калитин, – он уехал отсюда в Одессу; говорят, кто-то его туда
сманил; там он и скончался.
– Вы не знаете, музыки после него не осталось?
– Не знаю; едва ли.
Все замолкли и переглянулись. Облачко печали налетело на все молодые лица.
– А Матроска жив, – заговорила вдруг Леночка.
– И Гедеоновский жив, – прибавил ее брат. При имени Гедеоновского разом грянул
дружный смех.
– Да, он жив и лжет по-прежнему, – продолжал сын Марьи Дмитриевны, – и.
вообразите, вот эта егоза (он указал на институтку, сестру своей жены) вчера ему перцу в
табакерку насыпала.
– Как он чихал! – воскликнула Леночка, – и снова зазвенел неудержимый смех.
– Мы о Лизе недавно имели вести, – промоловил молодой Калитин, – и опять кругом
все притихло, – ей хорошо, здоровье ее теперь поправляется понемногу.
– Она все в той же обители? – спросил не без усилия Лаврецкий.
– Все в той же.
– Она к вам пишет?
– Нет, никогда; к нам через людей вести доходят. – Сделалось внезапное, глубокое
молчанье; вот «тихий ангел пролетел», – подумали все.
– Не хотите ли вы в сад? – обратился Калитин к Лаврецкому, – он очень хорош теперь,
хотя мы его и запустили немножко.
Лаврецкий вышел в сад, и первое, что бросилось ему в глаза, – была та самая скамейка,
на которой он некогда провел с Лизой несколько счастливых, не повторившихся мгновений;
она почернела, искривилась; но он узнал ее, и душу его охватило то чувство, которому нет
равного и в сладости и в горести, – чувство живой грусти об исчезнувшей молодости, о
счастье, которым когда-то обладал. Вместе с молодежью прошелся он по аллеям; липы
немного постарели и выросли в последние восемь лет, тень их стала гуще; зато все кусты
поднялись, малинник вошел в силу, орешник совсем заглох, и отовсюду пахло свежим
дромом, лесом, травою, сиренью.
– Вот где хорошо бы играть в четыре угла, – вскрикнула вдруг Леночка, войдя на
небольшую зеленую поляну, окруженную липами, – нас, кстати, пятеро.
– А Федора Ивановича ты забыла? – заметил ее брат. – Или ты себя не считаешь?
Леночка слегка покраснела.
– Да разве Федор Иванович, в его лета, может… – начала она.
– Пожалуйста, играйте, – поспешно подхватил Лаврецкий, – не обращайте внимания на
меня. Мне самому будет приятнее, когда я буду знать, что я вас не стесняю. А занимать вам