Page 78 - Дворянское гнездо

XLIV

На следующий день было воскресенье. Колокольный звон к ранней обедне не разбудил
Лаврецкого – он не смыкал глаз всю ночь, – но напомнил ему другое воскресенье, когда он,
по желанию Лизы, ходил в церковь. Он поспешно встал; какой-то тайный голос говорил ему,
что он и сегодня увидит ее там же. Он без шума вышел из дома, велел сказать Варваре
Павловне, которая еще спала, что он вернется к обеду, и большими шагами направился туда,
куда звал его однообразно-печальный звон. Он пришел рано: почти никого еще не было в
церкви; дьячок на клиросе читал часы; изредка прерываемый кашлем, голос его мерно гудел,
то упадая, то вздуваясь. Лаврецкий поместился недалеко от входа. Богомольцы приходили
поодиночке, останавливались, крестились, кланялись на все стороны; шаги их звенели в
пустоте и тишине, явственно отзываясь под сводами. Дряхлая старушонка в ветхом капоте с
капюшоном стояла на коленях подле Лаврецкого и прилежно молилась; ее беззубое, желтое,
сморщенное лицо выражало напряженное умиление; красные глаза неотвратимо глядели
вверх, на образа иконостаса; костлявая рука беспрестанно выходила из капота и медленно и
крепко клала большой широкий крест. Мужик с густой бородой и угрюмым лицом,
взъерошенный и измятый, вошел в церковь, разом стал на оба колена и тотчас же принялся
поспешно креститься, закидывая назад и встряхивая голову после каждого поклона. Такое
горькое горе сказывалось в его лице, во всех его движениях, что Лаврецкий решился подойти
к нему и спросить его, что с ним. Мужик пугливо и сурово отшатнулся, посмотрел на него…
«Сын помер», – произнес он скороговоркой и снова принялся класть поклоны… «Что для
них может заменить утешения церкви?» – подумал Лаврецкий и сам попытался молиться; но
сердце его отяжелело, ожесточилось, и мысли были далеко. Он все ждал Лизы – но Лиза не
приходила. Церковь стала наполняться народом; ее все не было. Обедня началась, дьякон
уже прочитал евангелие, зазвонили к достойной; Лаврецкий подвинулся немного вперед – и
вдруг увидел Лизу. Она пришла раньше его, но он ее не заметил; прижавшись в
промежуточек между стеной и клиросом, она не оглядывалась не шевелилась. Лаврецкий не
свел с нее глаз до самого конца обедни: он прощался с нею. Народ стал расходиться, а она
все стояла; казалось, она ожидала ухода Лаврецкого. Наконец она перекрестилась в
последний раз и пошла, не оборачиваясь: с ней была одна горничная. Лаврецкий вышел
вслед за ней из церкви и догнал ее на улице; она шла очень скоро, наклонив голову и спустив
вуаль на лицо.
– Здравствуйте, Лизавета Михайловна, – сказал он громко, с насильственной
развязностью, – можно вас проводить? Она ничего не сказала; он отправился с ней рядом.
– Довольны вы мной? – спросил он ее, понизив голос. – Вы слышали, что вчера
произошло?
– Да, да, – проговорила она шепотом, – это хорошо. И она пошла еще быстрей.
– Вы довольны? Лиза только головой кивнула.
– Федор Иваныч, – начала она спокойным, но слабым голосом, – я хотела вас просить:
не ходите больше к нам, уезжайте поскорей; мы можем после увидеться – когда-нибудь,
через год. А теперь сделайте это для меня; исполните мою просьбу, ради бога.
– Я вам во всем готов повиноваться, Лизавета Михайловна; но неужели мы так должны
расстаться: неужели вы мне не скажете ни одного слова?..
– Федор Иваныч, вот вы теперь идете возле меня… А уж вы так далеко, далеко от меня.
И не вы одни, а…
– Договаривайте, прошу вас! – воскликнул Лаврецкий, – что вы хотите сказать?
– Вы услышите, может быть… но что бы ни было, забудьте… нет, не забывайте меня,
помните обо мне.
– Мне вас забыть…
– Довольно, прощайте. Не идите за мной.
– Лиза, – начал было Лаврецкий…
– Прощайте, прощайте! – повторила она, еще ниже опустила вуаль и почти бегом