Page 80 - Дворянское гнездо

Старушка вышла на цыпочках за дверь и несколько раз громко кашлянула. Лиза проворно
поднялась и отерла глаза, на которых сияли светлые, непролившиеся слезы.
– А ты, я вижу, опять прибирала свою келейку, – промолвила Марфа Тимофеевна,
низко наклоняясь к горшку с молодым розаном. – Как славно пахнет! Лиза задумчиво
посмотрела на свою тетку.
– Какое вы это произнесли слово! – прошептала она.
– Какое слово, какое? – с живостью подхватила старушка. – Что ты хочешь сказать?
Это ужасно, – заговорила она, вдруг сбросив чепец и присевши на Лизиной кроватке, – это
сверх сил моих: четвертый день сегодня, как я словно в котле киплю; я не могу больше
притворяться, что ничего не замечаю, не могу видеть, как ты бледнеешь, сохнешь, плачешь,
не могу, не могу.
– Да что с вами, тетушка? – промолвила Лиза, – я ничего…
– Ничего? – воскликнула Марфа Тимофеевна, – это ты другим говори, а не мне!
Ничего! А кто сейчас стоял на коленях? у кого ресницы еще мокры от слез? Ничего! Да ты
посмотри на себя, что ты сделала с своим лицом, куда глаза свои девала? – Ничего! разве я
не все знаю?
– Это пройдет, тетушка; дайте срок.
– Пройдет, да когда? Господи боже мой, владыко! неужели ты так его полюбила? да
ведь он старик, Лизочка. Ну, я не спорю, он хороший человек, не кусается; да ведь что ж
такое? все мы хорошие люди; земля не клином сошлась, этого добра всегда будет много.
– Я вам говорю, все это пройдет, все это уже прошло.
– Слушай, Лизочка, что я тебе скажу, – промолвила вдруг Марфа Тимофеевна,
усаживая Лизу подле себя на кровати и поправляя то ее волосы, то косынку. – Это тебе
только так, сгоряча кажется, что горю твоему пособить нельзя. Эх, душа моя, на одну смерть
лекарства нет! Ты только вот скажи себе: «Не поддамся, мол, я, ну его!» – и сама потом как
диву дашься», как оно скоро, хорошо проходит. Ты только потерпи.
– Тетушка, – возразила Лиза, – оно уже прошло, все прошло.
– Прошло! какое прошло! Вот у тебя носик даже завострился, а ты говоришь: прошло.
Хорошо «прошло!»
– Да, прошло, тетушка, если вы только захотите мне помочь, – произнесла с внезапным
одушевлением Лиза и бросилась на шею Марфе Тимофеевне. – Милая тетушка, будьте мне
другом, помогите мне, не сердитесь, поймите меня…
– Да что такое, что такое, мать моя? Не пугай меня, пожалуйста; я сейчас закричу, не
гляди так на меня; говори скорее, что такое!
– Я… я хочу… – Лиза спрятала свое лицо на груди Марфы Тимофеевны… – Я хочу
идти в монастырь, – проговорила она глухо. Старушка так и подпрыгнула на кровати.
– Перекрестись, мать моя, Лизочка, опомнись, что ты это, бог с тобою, – пролепетала
она наконец, – ляг, голубушка, усни немножко; это все у тебя от бессонницы, душа моя. Лиза
подняла голову, щеки ее пылали.
– Нет, тетушка, – промолвила она, – не говорите так; я решилась, я молилась, я просила
совета у бога; все кончено, кончена моя жизнь с вами. Такой урок недаром; да я уж не в
первый раз об этом думаю. Счастье ко мне не шло; даже когда у меня были надежды на
счастье, сердце у меня все щемило. Я все знаю, и свои грехи, и чужие, и как папенька
богатство наше нажил; я знаю все. Все это отмолить, отмолить надо. Вас мне жаль, жаль
мамаши, Леночки; но делать нечего; чувствую я, что мне не житье здесь; я уже со всем
простилась, всему в доме поклонилась в последний раз; отзывает меня что-то; тошно мне,
хочется мне запереться навек. Не удерживайте меня, не отговаривайте, помогите мне, не то я
одна уйду… Марфа Тимофеевна с ужасом слушала свою племянницу.
«Она больна, бредит, – думала она, – надо послать за доктором, да за каким?
Гедеоновский намедни хвалил какого-то; он все врет – а может быть, на этот раз и правду
сказал». Но когда она убедилась, что Лиза небольна и не бредит, когда на все ее возраженья
Лиза постоянно отвечала одним и тем же, Марфа Тимофеевна испугалась и опечалилась не