Page 17 - Гобсек

И господин де Трай, посмотрев на меня с учтиво-оскорбительной усмешкой, направился
к двери.
— Я поеду с вами к Гобсеку, — сказал я.
Когда мы приехали на улицу де-Грэ, денди все озирался вокруг с таким странным,
напряженным вниманием, и взгляд его выражал такую тревогу, что я был поражен. Он то
бледнел, то краснел, то вдруг желтизна проступала у него на лице, а лишь только он завидел
подъезд Гобсека, на лбу у него заблестели капельки пота. Когда мы выскочили из кабриолета,
из-за угла на улицу де-Грэ завернул фиакр. Ястребиным своим взором молодой щеголь сразу
разглядел в уголке кареты женскую фигуру, на его лице вспыхнула почти звериная радость.
Он подозвал проходившего мимо мальчишку и поручил ему подержать лошадь. Мы
поднялись по лестнице и вошли к старику дисконтеру.
— Господин Гобсек, — сказал я, — вот я привел к вам одного из самых близких моих
друзей. (Бойтесь его, как дьявола, — шепнул я на ухо старику.) Надеюсь, по моей просьбе вы
возвратите ему доброе свое расположение (за обычные проценты) и выручите его из беды
(если это вам выгодно).
Господин де Трай низко поклонился ростовщику, сел и, приготовляясь выслушать его,
принял изящно-угодливую позу царедворца, которая пленила бы кого угодно, но мой Гобсек
сидел в кресле у камелька все так же неподвижно, все такой же бесстрастный. Он походил на
статую Вольтера в перистиле Французской комедии, освещенную вечерними огнями. В
качестве приветствия он лишь слегка приподнял истрепанный картуз, всегда покрывавший
его голову, и мелькнувшая полоска голого черепа, желтого, как старый мрамор, довершила это
сходство.
— Деньги у меня есть только для моих постоянных клиентов, — сказал он.
— Так вы, значит, очень разгневались, что я к другим пошел разоряться? —
улыбнувшись, отозвался граф.
— Разоряться? — с иронией переспросил Гобсек.
— Вы хотите сказать, что у кого в кармане свистит, тому и разоряться нечего? А вы
попробуйте-ка сыскать в Париже человека с таким вот солидным капиталом, как у меня! —
воскликнул этот фат и, встав, повернулся на каблуках.
Шутовская его выходка, имевшая почти серьезный смысл, нисколько, однако, не
расшевелила Гобсека.
— А кто у меня самые закадычные друзья? — продолжал де Трай. — Госпожа
Ронкероль, де Марсе, Франкессини, оба Ванденееа, Ажуда-Пинто — словом, самые
блестящие в Париже молодые люди. Я неизменный партнер за карточным столом одного
принца и хорошо известного вам посланника. Я собираю доход в Лондоне, в Карлсбаде, в
Бадене, в Бате. Великолепный промысел! Разве не верно?
— Верно.
— Вы со мной обращаетесь, как с губкой, черт подери! Даете мне пропитаться золотом в
светском обществе, а в трудную для меня минуту возьмете да выжмете. Но смотрите, ведь и с
вами то же самое случится. Смерть и вас выжмет, как губку.
— Возможно.
— Да если б не расточители, что бы вы делали? Мы с вами друг для друг необходимы,
как душа и тело.
— Правильно.
— Ну, дайте руку, помиримся, папаша Гобсек. И проявите великодушие, если все это
возможно, верно и правильно.
— Вы пришли ко мне, — холодно ответил ростовщик, — только потому, что Жирар,
Пальма, Вербруст и Жигонне по горло сыты вашими векселями и всем их навязывают, даже с
убытком для себя в пятьдесят процентов. Но выложили-то они вам, по всей вероятности,
только половину номинала, значит, векселя ваши и двадцати пяти процентов не стоят. Нет,
нет. Слуга покорный! Куда это годится? — продолжал Гобсек. — Разве можно ссудить хоть
грош человеку, у которого долгов на триста тысяч франков, а за душой ни сантима? Третьего