Page 28 - Гобсек
P. 28

таким счастливым!
                     Однажды  утром,  в  начале  декабря  1824  года,  Эрнест,  сын  графа,  сидел  в  ногах  его
               постели и с глубокой грустью смотрел на отца. Граф зашевелился и взглянул на него.
                     — Болит, папа? — спросил Эрнест.
                     — Нет, — ответил граф с душераздирающей улыбкой. — Все вот тут и вот тут, у
               сердца!
                     И он коснулся своей головы исхудалыми пальцами, а потом с таким страдальческим
               взглядом прижал руку к впалой груди, что сын заплакал.
                     — Почему  же  Дервиль  не  приходит? —  спросил  граф  своего  камердинера,  которого
               считал преданным слугой, меж тем как этот человек был всецело на стороне его жены. — Как
               же  это,  Морис? —  воскликнул  умирающий  и,  приподнявшись,  сел  на  постели;  казалось,
               сознание его стало совершенно ясным. — За последние две недели я раз семь, не меньше,
               посылал вас за моим поверенным, а его все нет. Вы что, шутите со мной? Сейчас же, сию
               минуту  поезжайте  и  привезите  его!  Если  вы  не  послушаетесь,  я  встану  с  постели,  я  сам
               поеду…
                     — Графиня, — сказал камердинер, выйдя в гостиную, — вы слышали, что граф сказал?
               Как же теперь быть?
                     — Ну, сделайте вид, будто отправляетесь к этому стряпчему, а вернувшись, доложите
               графу, что он уехал из Парижа за сорок лье на важный процесс. Добавьте, что его ждут в конце
               недели.
                     «Больные никогда не верят близости конца. Он будет спокойно дожидаться возвращения
               поверенного», — думала графиня. Накануне врач сказал ей, что граф вряд ли протянет еще
               сутки. Через два часа, когда камердинер сообщил графу неутешительное известие, тот пришел
               в крайнее волнение.
                     — Господи! — шептал он. — На тебя все мое упование!
                     Он долго глядел на сына и наконец сказал ему:
                     — Эрнест, мальчик мой, ты еще очень молод, но у тебя чистое сердце, ты поймешь, как
               свято  обещание  умирающему  отцу…  Чувствуешь  ли  ты  себя  в  силах  соблюсти  тайну,
               сохранить ее в душе так крепко, чтобы о ней не узнала даже мать? Во всем доме я теперь
               только тебе одному верю. Ты не обманешь моего доверия?
                     — Нет, папа.
                     — Так вот, Эрнест, я тебе сейчас передам запечатанный конверт; он адресован Дервилю.
               Сбереги его, спрячь хорошенько, так, чтобы никто не подозревал, что он у тебя. Незаметно
               выйди из дому и опусти его в почтовый ящик на углу.
                     — Хорошо, папа.
                     — Могу я положиться на тебя?
                     — Да, папа.
                     — Подойди  поцелуй  меня.  Теперь  мне  не  так  тяжело  будет  умереть,  дорогой  мой
               мальчик.  Лет  через  шесть,  через  семь  ты  узнаешь,  какая  это  важная  тайна,  ты  будешь
               вознагражден за свою понятливость и за преданность отцу. И ты увидишь тогда, как я любил
               тебя. А теперь оставь меня одного на минутку и никого не пускай ко мне.
                     Эрнест вышел в гостиную и увидел, что там стоит мать.
                     — Эрнест, —  прошептала  она, —  поди  сюда, —  Она  села  и,  притянув  к  себе  сына,
               крепко прижав его к груди, поцеловала с нежностью. — Эрнест, отец сейчас говорил с тобой?
                     — Да, мама.
                     — Что ж он тебе сказал?
                     — Не могу пересказывать это, мама.
                     — Ах, какой ты у меня славный мальчик! — воскликнула графиня и горячо поцеловала
               его. — Как я рада, что ты умеешь молчать! Всегда помни два самых главных для человека
               правила: не лгать и быть верным своему слову.
                     — Мамочка, какая ты хорошая! Ты-то, уж конечно, никогда в жизни не лгала! Я уверен.
                     — Нет, Эрнест, иногда я лгала. Я изменила своему слову, но в таких обстоятельствах,
   23   24   25   26   27   28   29   30   31   32   33