Page 238 - Идиот

- Вы, может быть, не хотите принять предложение, - высокомерно поглядела она на
князя.
- О, нет, хочу, только это совсем не нужно… то-есть, я никак не думал, что надо делать
такое предложение, - сконфузился князь.
- А что же вы думали? Для чего же бы я сюда вас позвала? Что у вас на уме? Впрочем,
вы, может, считаете меня маленькою дурой, как все меня дома считают?
- Я не знал, что вас считают дурой, я… я не считаю.
- Не считаете? Очень умно с вашей стороны. Особенно умно высказано.
- По-моему, вы даже, может быть, и очень умны иногда, - продолжал князь, - вы давеча
вдруг сказали одно слово очень умное. Вы сказали про мое сомнение об Ипполите: "тут одна
только правда, а стало быть, и несправедливо". Это я запомню и обдумаю.
Аглая вдруг вспыхнула от удовольствия. Все эти перемены происходили в ней
чрезвычайно откровенно и с необыкновенною быстротой. Князь тоже обрадовался и даже
рассмеялся от радости, смотря на нее.
- Слушайте же, - начала она опять, - я долго ждала вас, чтобы вам все это рассказать, с
тех самых пор ждала, как вы мне то письмо оттуда написали и даже раньше… Половину вы
вчера от меня уже услышали: я вас считаю за самого честного и за самого правдивого
человека, всех честнее и правдивее, и если говорят про вас, что у вас ум… то-есть, что вы
больны иногда умом, то это несправедливо; я так решила и спорила, потому что хоть вы и в
самом деле больны умом (вы, конечно, на это не рассердитесь, я с высшей точки говорю), то
зато главный ум у вас лучше, чем у них у всех, такой даже, какой им и не снился, потому что
есть два ума: главный и не главный. Так? Ведь так?
- Может быть и так, - едва проговорил князь; у него ужасно дрожало и стукало сердце.
- Я так и знала, что вы поймете, - с важностью продолжала она. - Князь Щ. и Евгений
Павлыч ничего в этих двух умах не понимают, Александра тоже, а представьте себе: maman
поняла.
- Вы очень похожи на Лизавету Прокофьевну.
- Как это? Неужели? - удивилась Аглая.
- Ей богу так.
- Я благодарю вас, - сказала она, подумав, - я очень рада, что похожа на maman. Вы,
стало быть, очень ее уважаете? - прибавила она, совсем не замечая наивности вопроса.
- Очень, очень, и я рад, что вы это так прямо поняли.
- И я рада, потому что я заметила, как над ней иногда… смеются. Но слушайте главное:
я долго думала и наконец вас выбрала. Я не хочу, чтобы надо мной дома смеялись, я не хочу,
чтобы меня считали за маленькую дуру; я не хочу, чтобы меня дразнили… Я это все сразу
поняла и наотрез отказала Евгению Павлычу, потому что я не хочу, чтобы меня беспрерывно
выдавали замуж! Я хочу… я хочу… ну, я хочу бежать из дому, а вас выбрала, чтобы вы мне
способствовали.
- Бежать из дому! - вскричал князь.
- Да, да, да, бежать из дому! - вскричала она вдруг, воспламеняясь необыкновенным
гневом: - я не хочу, не хочу, чтобы там вечно заставляли меня краснеть. Я не хочу краснеть
ни пред ними, ни пред князем Щ., ни пред Евгением Павлычем, ни перед кем, а потому и
выбрала вас. С вами я хочу все, все говорить, даже про самое главное, когда захочу; с своей
стороны и вы не должны ничего скрывать от меня. Я хочу хоть с одним человеком обо всем
говорить, как с собой. Они вдруг стали говорить, что я вас жду и что я вас люблю. Это еще
до вашего приезда было, а я им письма не показывала; а теперь уж все говорят. Я хочу быть
смелою и ничего не бояться. Я не хочу по их балам ездить, я хочу пользу приносить. Я уж
давно хотела уйти. Я двадцать лет как у них закупорена, и все меня замуж выдают. Я еще
четырнадцати лет думала бежать, хоть и дура была. Теперь я уже все рассчитала и вас ждала,
чтобы все расспросить об загранице. Я ни одного собора готического не видала, я хочу в
Риме быть, я хочу все кабинеты ученые осмотреть, я хочу в Париже учиться; я весь
последний год готовилась и училась, и очень много книг прочла; я все запрещенные книги