Page 234 - Идиот

таковой из вас будет иметь дело со мной.
Но ему не отвечали. Гости наконец разошлись, гурьбой и спеша. Птицын, Ганя и
Рогожин отправились вместе.
Князь был очень удивлен, что Евгений Павлович изменил свое намерение и уходит не
объяснившись.
- Ведь вы хотели со мной говорить, когда все разойдутся? - спросил он его.
- Точно так, - сказал Евгений Павлович, вдруг садясь на стул и усаживая князя подле
себя, - но теперь я на время переменил намерение. Признаюсь вам, что я несколько смущен,
да и вы тоже. У меня сбились мысли; кроме того, то, о чем мне хочется объясниться с вами,
слишком для меня важная вещь, да и для вас тоже. Видите, князь, мне хоть раз в жизни
хочется сделать совершенно честное дело, то-есть совершенно без задней мысли, ну, а я
думаю, что я теперь, в эту минуту, не совсем способен к совершенно-честному делу, да и вы,
может быть, тоже… то… и… ну, да мы потом объяснимся. Может, и дело выиграет в
ясности, и для меня, и для вас, если мы подождем дня три, которые я пробуду теперь в
Петербурге.
Тут он опять поднялся со стула, так что странно было зачем и садился. Князю
показалось тоже, что Евгений Павлович недоволен и раздражен, и смотрит враждебно, что в
его взгляде совсем не то что давеча.
- Кстати, вы теперь к страждущему?
- Да… я боюсь, - проговорил князь.
- Не бойтесь; проживет наверно недель шесть и даже, может, еще здесь и поправится. А
лучше всего прогоните-ка его завтра.
- Может, я и вправду подтолкнул его под руку тем, что… не говорил ничего; он, может,
подумал, что и я сомневаюсь в том, что он застрелится? Как вы думаете, Евгений Павлыч?
- Ни-ни. Вы слишком добры, что еще заботитесь. Я слыхивал об этом, но никогда не
видывал в натуре, как человек нарочно застреливается из-за того, чтоб его похвалили, или со
злости, что его не хвалят за это. Главное, этой откровенности слабосилия не поверил бы! А
вы все-таки прогоните его завтра.
- Вы думаете, он застрелится еще раз?
- Нет, уж теперь не застрелится. Но берегитесь вы этих доморощенных Ласенеров
наших! Повторяю вам, преступление слишком обыкновенное прибежище этой бездарной,
нетерпеливой и жадной ничтожности.
- Разве это Ласенер?
- Сущность та же, хотя, может быть, и разные амплуа. Увидите, если этот господин не
способен укокошить десять душ, собственно для одной "штуки", точь-в-точь как он сам нам
прочел давеча в объяснении. Теперь мне эти слова его спать не дадут.
- Вы, может быть, слишком уж беспокоитесь.
- Вы удивительны, князь; вы не верите, что он способен убить теперь десять душ.
- Я боюсь вам ответить; это все очень странно, но…
- Ну, как хотите, как хотите! - раздражительно закончил Евгений Павлович: - к тому же
вы такой храбрый человек; не попадитесь только сами в число десяти.
- Всего вероятнее, что он никого не убьет, - сказал князь, задумчиво смотря на Евгения
Павловича.
Тот злобно рассмеялся.
- До свидания, пора! А заметили вы, что он завещал копию с своей исповеди Аглае
Ивановне?
- Да, заметил и… думаю об этом.
- То-то, в случае десяти-то душ, - опять засмеялся Евгений Павлович, и вышел.
Час спустя, уже в четвертом часу, князь сошел в парк. Он пробовал было заснуть дома,
но не мог, от сильного биения сердца. Дома, впрочем, все было устроено и по возможности
успокоено; больной заснул, и прибывший доктор объявил, что никакой нет особенной
опасности. Лебедев, Коля, Бурдовский улеглись в комнате больного, чтобы чередоваться в