Page 314 - Идиот

она боялась здесь замараться. Она машинально оправляла свою одежду и даже с
беспокойством переменила однажды место, подвигаясь к углу дивана. Вряд ли она и сама
сознавала все свои движения; но бессознательность еще усиливала их обиду. Наконец, она
твердо и прямо поглядела в глаза Настасьи Филипповны и тотчас же ясно прочла все, что
сверкало в озлобившемся взгляде ее соперницы. Женщина поняла женщину; Аглая
вздрогнула.
- Вы, конечно, знаете, зачем я вас приглашала, - выговорила она наконец, но очень тихо
и даже остановившись раза два на этой коротенькой фразе.
- Нет, ничего не знаю, - ответила Настасья Филипповна, сухо и отрывисто.
Аглая покраснела. Может быть, ей вдруг показалось ужасно странно и невероятно, что
она сидит теперь с этою женщиной, в доме "этой женщины" и нуждается в ее ответе. При
первых звуках голоса Настасьи Филипповны как бы содрогание прошло по ее телу. Все это,
конечно, очень хорошо заметила "эта женщина".
- Вы все понимаете… но вы нарочно делаете вид, будто… не понимаете, - почти
прошептала Аглая, угрюмо смотря в землю.
- Для чего же бы это? - чуть-чуть усмехнулась Настасья Филипповна.
- Вы хотите воспользоваться моим положением… что я у вас в доме, - смешно и
неловко продолжала Аглая.
- В этом положении виноваты вы, а не я! - вспыхнула вдруг Настасья Филипповна: - не
вы мною приглашены, а я вами, и до сих пор не знаю зачем?
Аглая надменно подняла голову:
- Удержите ваш язык; я не этим вашим оружием пришла с вами сражаться…
- А! Стало быть, вы все-таки пришли "сражаться"? Представьте, я однако же думала,
что вы… остроумнее…
Обе смотрели одна на другую уже не скрывая злобы. Одна из этих женщин была та
самая, которая еще так недавно писала к другой такие письма. И вот все рассеялось от
первой встречи и с первых слов. Что же? В эту минуту, казалось, никто из всех четверых
находившихся в этой комнате и не находил этого странным. Князь, который еще вчера не
поверил бы возможности увидеть это даже во сне, теперь стоял, смотрел и слушал, как бы
все это он давно уже предчувствовал. Самый фантастический сон обратился вдруг в самую
яркую и резко обозначившуюся действительность. Одна из этих женщин до того уже
презирала в это мгновение другую и до того желала ей это высказать (может быть, и
приходила-то только для этого, как выразился на другой день Рогожин), что как ни
фантастична была эта другая, с своим расстроенным умом и больною душой, никакая
заранее предвзятая идея не устояла бы, казалось, против ядовитого, чистого женского
презрения ее соперницы. Князь был уверен, что Настасья Филипповна не заговорит сама о
письмах; по сверкающим взглядам ее он догадался, чего могут ей стоить теперь эти письма;
но он отдал бы полжизни, чтобы не заговаривала о них теперь и Аглая.
Но Аглая вдруг как бы скрепилась и разом овладела собой.
- Вы не так поняли, - сказала она, - я с вами не пришла… ссориться, хотя я вас не
люблю. Я… я пришла к вам… с человеческою речью. Призывая вас, я уже решила, о чем
буду вам говорить, и от решения не отступлюсь, хотя бы вы и совсем меня не поняли. Тем
для вас будет хуже, а не для меня. Я хотела вам ответить на то, что вы мне писали, и
ответить лично, потому что мне это казалось удобнее. Выслушайте же мой ответ на все ваши
письма: мне стало жаль князя Льва Николаевича в первый раз в тот самый день, когда я с
ним познакомилась и когда потом узнала обо всем, что произошло на вашем вечере. Мне
потому его стало жаль, что он такой простодушный человек и по простоте своей поверил,
что может быть счастлив… с женщиной… такого характера. Чего я боялась за него, то и
случилось: вы не могли его полюбить, измучили его и кинули. Вы потому его не могли
любить, что слишком горды… нет, не горды, я ошиблась, а потому что вы тщеславны… даже
и не это: вы себялюбивы до… сумасшествия, чему доказательством служат и ваши письма ко
мне. Вы его, такого простого, не могли полюбить, и даже, может быть, про себя презирали и