Page 313 - Идиот

Мысль ужасная! И опять - "эта женщина"! Почему ему всегда казалось, что эта женщина
явится именно в самый последний момент и разорвет всю судьбу его как гнилую нитку? Что
ему всегда казалось это, в этом он готов был теперь поклясться, хотя был почти в полубреду.
Если он старался забыть о ней в последнее время, то единственно потому, что боялся ее. Что
же: любил он эту женщину, или ненавидел? Этого вопроса он ни разу не задал себе сегодня;
тут сердце его было чисто: он знал, кого он любил… Он не столько свидания их обеих
боялся, не странности, не причины этого свидания, ему неизвестной, не разрешения его чем
бы то ни было, - он самой Настасьи Филипповны боялся. Он вспомнил уже потом, чрез
несколько дней, что в эти лихорадочные часы почти все время представлялись ему ее глаза,
ее взгляд, слышались ее слова - странные какие-то слова, хоть и не много потом осталось у
него в памяти после этих лихорадочных и тоскливых часов. Едва запомнил он, например, как
Вера принесла ему обедать, и он обедал, не помнил, спал ли он после обеда или нет? Он знал
только, что начал совершенно ясно все отличать в этот вечер только с той минуты, когда
Аглая вдруг вошла к нему на террасу, и он вскочил с дивана и вышел на средину комнаты ее
встретить: было четверть восьмого. Аглая была одна-одинешенька, одета просто и как бы
наскоро, в легоньком бурнусике. Лицо ее было бледно как и давеча, а глаза сверкали ярким и
сухим блеском; такого выражения глаз он никогда не знал у нее. Она внимательно его
оглядела.
- Вы совершенно готовы, - заметила она тихо и как бы спокойно, - одеты, и шляпа в
руках; стало быть, вас предупредили, и я знаю кто: Ипполит?
- Да, он мне говорил… - пробормотал князь почти полумертвый.
- Пойдемте же: вы знаете, что вы должны меня сопровождать непременно. Вы ведь на
столько в силах, я думаю, чтобы выйти?
- Я в силах, но… разве это возможно?
Он оборвался в одно мгновение и уже ничего не мог вымолвить более. Это была
единственная попытка его остановить безумную, а затем он сам пошел за нею как невольник.
Как ни были смутны его мысли, он все-таки понимал, что она и без него пойдет туда, а стало
быть, он во всяком случае должен был идти за нею. Он угадывал какой силы ее решимость;
не ему было остановить этот дикий порыв. Они шли молчаливо, всю дорогу почти не сказали
ни слова. Он только заметил, что она хорошо знает дорогу, и когда хотел-было обойти одним
переулком подальше, потому что там дорога была пустыннее, и предложил ей это, она
выслушала, как бы напрягая внимание, и отрывисто ответила: "все равно!" Когда они уже
почти вплоть подошли к дому Дарьи Алексеевны (большому и старому деревянному дому), с
крыльца вышла одна пышная барыня и с нею молодая девица; обе сели в ожидавшую у
крыльца великолепную коляску, громко смеясь и разговаривая, и ни разу даже и не
взглянули на подходивших, точно и не приметили. Только что коляска отъехала, дверь
тотчас же отворилась в другой раз, и поджидавший Рогожин впустил князя и Аглаю и запер
за ними дверь.
- Во всем доме никого теперь, кроме нас вчетвером, - заметил он вслух и странно
посмотрел на князя.
В первой же комнате ждала и Настасья Филипповна, тоже одетая весьма просто и вся в
черном; она встала на встречу, но не улыбнулась и даже князю не подала руки.
Пристальный и беспокойный ее взгляд нетерпеливо устремился на Аглаю. Обе сели
поодаль одна от другой, Аглая на диване в углу комнаты, Настасья Филипповна у окна.
Князь и Рогожин не садились, да их и не пригласили садиться. Князь с недоумением и как бы
с болью опять поглядел на Рогожина, но тот улыбался все прежнею своею улыбкой.
Молчание продолжалось еще несколько мгновений.
Какое-то зловещее ощущение прошло наконец по лицу Настасьи Филипповны; взгляд
ее становился упорен, тверд и почти ненавистен, ни на одну минуту не отрывался он от
гостьи. Аглая видимо была смущена, но не робела. Войдя, она едва взглянула на свою
соперницу, и покамест все время сидела потупив глаза, как бы в раздумьи. Раза два, как бы
нечаянно, она окинула взглядом комнату; отвращение видимо изобразилось в ее лице, точно