Page 315 - Идиот

смеялись над ним, могли полюбить только один свой позор и беспрерывную мысль о том,
что вы опозорены, и что вас оскорбили. Будь у вас меньше позору, или не будь его вовсе, вы
были бы несчастнее… (Аглая с наслаждением выговаривала эти слишком уж поспешно
выскакивавшие, но давно уже приготовленные и обдуманные слова, тогда еще обдуманные,
когда и во сне не представлялось теперешнего свидания; она ядовитым взглядом следила за
эффектом их на искаженном от волнения лице Настасьи Филипповны.) Вы помните, -
продолжала она, - тогда он написал мне письмо; он говорит, что вы про это письмо знаете и
даже читали его? По этому письму я все поняла и верно поняла; он недавно мне подтвердил
это сам, то-есть все, что я теперь вам говорю, слово в слово даже. После письма я стала
ждать. Я угадала, что вы должны приехать сюда, потому что вам нельзя же быть без
Петербурга: вы еще слишком молоды и хороши собой для провинции… Впрочем, это тоже
не мои слова, - прибавила она, ужасно покраснев, и с этой минуты краска уже не сходила с ее
лица, вплоть до самого окончания речи. - Когда я увидала опять князя, мне стало ужасно за
него больно и обидно. Не смейтесь; если вы будете смеяться, то вы недостойны это понять…
- Вы видите, что я не смеюсь, - грустно и строго проговорила Настасья Филипповна.
- Впрочем, мне все равно, смейтесь, как вам угодно. Когда я стала его спрашивать сама,
он мне сказал, что давно уже вас не любит, что даже воспоминание о вас ему мучительно, но
что ему вас жаль, и что когда он припоминает о вас, то его сердце точно "пронзено на веки".
Я вам должна еще сказать, что я ни одного человека не встречала в жизни, подобного ему по
благородному простодушию и безграничной доверчивости. Я догадалась после его слов, что
всякий, кто захочет, тот и может его обмануть, и кто бы ни обманул его, он а потом всякому
простит, и вот за это-то я его и полюбила…
Аглая остановилась на мгновение, как бы пораженная, как бы самой себе не веря, что
она могла выговорить такое слово; но в то же время почти беспредельная гордость
засверкала в ее взгляде; казалось, ей теперь было уже все равно, хотя бы даже "эта женщина"
засмеялась сейчас над вырвавшимся у нее признанием.
- Я вам все сказала, и уж конечно вы теперь поняли, чего я от вас хочу?
- Может быть, и поняла, но скажите сами, - тихо ответила Настасья Филипповна.
Гнев загорелся в лице Аглаи.
- Я хотела от вас узнать, - твердо и раздельно произнесла она, - по какому праву вы
вмешиваетесь в его чувства ко мне? По какому праву вы осмелились ко мне писать письма?
По какому праву вы заявляете поминутно, ему и мне, что вы его любите, после того, как
сами же его кинули и от него с такою обидой и… позором убежали?
- Я не заявляла ни ему, ни вам, что его люблю, - с усилием выговорила Настасья
Филипповна, - и… вы правы, я от него убежала… - прибавила она едва слышно.
- Как не заявляли "ни ему, ни мне"? - вскричала Аглая: - а письма-то ваши? Кто вас
просил нас сватать и меня уговаривать идти за него? Разве это не заявление? Зачем вы к нам
напрашиваетесь? Я сначала было подумала, что вы хотите, напротив, отвращение во мне к
нему поселить тем, что к нам замешались, и чтоб я его бросила; и потом только догадалась, в
чем дело: вам просто вообразилось, что вы высокий подвиг делаете всеми этими
кривляниями… Ну, могли ли вы его любить, если так любите свое тщеславие? Зачем вы
просто не уехали отсюда, вместо того, чтобы мне смешные письма писать? Зачем вы не
выходите теперь за благородного человека, который вас так любит и сделал вам честь,
предложив свою руку? Слишком ясно зачем: выйдете за Рогожина, какая же тогда обида
останется? Даже слишком уж много чести получите! Про вас Евгений Павлыч сказал, что вы
слишком много поэм прочли и "слишком много образованы для вашего… положения"; что
вы книжная женщина и белоручка; прибавьте ваше тщеславие, вот и все ваши причины…
- А вы не белоручка?
Слишком поспешно, слишком обнаженно дошло дело до такой неожиданной точки,
неожиданной, потому что Настасья Филипповна, отправляясь в Павловск, еще мечтала о
чем-то, хотя, конечно, предполагала скорее дурное, чем хорошее; Аглая же решительно была
увлечена порывом в одну минуту, точно падала с горы, и не могла удержаться пред ужасным