Page 95 - Идиот

и княжество растоптала, в трущобу идет! Ну, какая я тебе жена после этого? Афанасий
Иваныч, а ведь миллион-то я и в самом деле в окно выбросила! Как же вы думали, что я за
Ганечку, да за ваши семьдесят пять тысяч за счастье выйти сочту? Семьдесят пять тысяч ты
возьми себе, Афанасий Иваныч (и до ста-то не дошел, Рогожин перещеголял!), а Ганечку я
утешу сама, мне мысль пришла. А теперь я гулять хочу, я ведь уличная! Я десять лет в
тюрьме просидела, теперь мое счастье! Что же ты, Рогожин? Собирайся, едем!
- Едем! - заревел Рогожин, чуть не в исступлении от радости: - ей вы… кругом… вина!
Ух!..
- Припасай вина, я пить буду. А музыка будет?
- Будет, будет! Не подходи! - завопил Рогожин в исступлении, увидя, что Дарья
Алексеевна подходит к Настасье Филипповне. - Моя! все мое! Королева! Конец!
Он от радости задыхался: он ходил вокруг Настасьи Филипповны и кричал на всех: "не
подходи!" Вся компания уже набилась в гостиную. Одни пили, другие кричали и хохотали,
все были в самом возбужденном и непринужденном состоянии духа. Фердыщенко начинал
пробовать к ним пристроиться. Генерал и Тоцкий сделали опять движение поскорее
скрыться. Ганя тоже был со шляпой в руке, но он стоял молча и все еще как бы оторваться не
мог от развивавшейся пред ним картины.
- Не подходи! - кричал Рогожин.
- Да что ты орешь-то! - хохотала на него Настасья Филипповна; - я еще у себя хозяйка;
захочу, еще тебя в толчки выгоню. Я не взяла еще с тебя денег-то, вон они лежат; давай их
сюда, всю пачку! Это в этой-то пачке сто тысяч? Фу, какая мерзость! Что ты, Дарья
Алексеевна? Да неужто же мне его загубить было? (Она показала на князя.) Где ему
жениться, ему самому еще няньку надо; вон генерал и будет у него в няньках, - ишь за ним
увивается! Смотри, князь, твоя невеста деньги взяла, потому что она распутная, а ты ее брать
хотел! Да что ты плачешь-то? Горько, что ли? А ты смейся, по-моему (продолжала Настасья
Филипповна, у которой у самой засверкали две крупные слезы на щеках). Времени верь - все
пройдет! Лучше теперь одуматься, чем потом… Да что вы все плачете - вот и Катя плачет!
Чего ты, Катя, милая? Я вам с Пашей много оставляю, уже распорядилась, а теперь
прощайте! Я тебя, честную девушку, за собой за распутной ухаживать заставляла… Этак-то
лучше, князь, право, лучше, потом презирать меня стал бы, и не было бы нам счастья! Не
клянись, не верю! Да и как глупо-то было бы!.. Нет, лучше простимся по-доброму, а то ведь
я и сама мечтательница, проку бы не было! Разве я сама о тебе не мечтала? Это ты прав,
давно мечтала, еще в деревне у него, пять лет прожила одна-одинехонька; думаешь-думаешь,
бывало-то, мечтаешь-мечтаешь, - и вот все такого, как ты воображала, доброго, честного,
хорошего и такого же глупенького, что вдруг придет да и скажет: "Вы не виноваты, Настасья
Филипповна, а я вас обожаю!" Да так бывало размечтаешься, что с ума сойдешь… А тут
приедет вот этот: месяца по два гостил в году, опозорит, разобидит, распалит, развратит,
уедет, - так тысячу раз в пруд хотела кинуться, да подла была, души не хватало, ну, а
теперь… Рогожин, готов?
- Готово! Не подходи!
- Готово! - раздалось несколько голосов.
- Тройки ждут с колокольчиками!
Настасья Филипповна схватила в руки пачку.
- Ганька, ко мне мысль пришла: я тебя вознаградить хочу, потому за что же тебе все-то
терять? Рогожин, доползет он на Васильевский за три целковых?
- Доползет!
- Ну, так слушай же, Ганя, я хочу на твою душу в последний раз посмотреть; ты меня
сам целые три месяца мучил; теперь мой черед. Видишь ты эту пачку, в ней сто тысяч! Вот я
ее сейчас брошу в камин, в огонь, вот при всех, все свидетели! Как только огонь обхватит ее
всю, - полезай в камин, но только без перчаток, с голыми руками, и рукава отверни, и тащи
пачку из огня! Вытащишь - твоя, все сто тысяч твои! Капельку только пальчики обожжешь, -
да ведь сто тысяч, подумай! Долго ли выхватить! А я на душу твою полюбуюсь, как ты за