Page 90 - Идиот

к его мамаше с визитом, в мое будущее семейство, а там его сестра крикнула мне в глаза:
"Неужели эту бесстыжую отсюда не выгонят!", а Ганечке, брату, в лицо плюнула. С
характером девушка!
- Настасья Филипповна! - укорительно произнес генерал. Он начинал несколько
понимать дело, по своему.
- Что такое, генерал? Не прилично, что ли? Да полно форсить-то! Что я в театре-то
французском, в ложе, как неприступная добродетель бельэтажная сидела, да всех, кто за
мною гонялись пять лет, как дикая бегала, и как гордая невинность смотрела, так ведь это все
дурь меня доехала! Вот, перед вами же, пришел да положил сто тысяч на стол, после пяти-то
лет невинности, и уж наверно у них там тройки стоят и меня ждут. Во сто тысяч меня
оценил! Ганечка, я вижу, ты на меня до сих пор еще сердишься? Да неужто ты меня в свою
семью ввести хотел? Меня-то, Рогожинскую! Князь-то что сказал давеча?
- Я не то сказал, что вы Рогожинская, вы не Рогожинская! - дрожащим голосом
выговорил князь.
- Настасья Филипповна, полно, матушка, полно, голубушка, - не стерпела вдруг Дарья
Алексеевна, - уж коли тебе так тяжело от них стало, так что смотреть-то на них! И неужели
ты с этаким отправиться хочешь, хоть и за сто бы тысяч! Правда, сто тысяч, ишь ведь! А ты
сто тысяч-то возьми, а его прогони, вот как с ними надо делать; эх, я бы на твоем месте их
всех… что в самом-то деле!
Дарья Алексеевна даже в гнев вошла. Это была женщина добрая и весьма
впечатлительная.
- Не сердись, Дарья Алексеевна, - усмехнулась ей Настасья Филипповна, - ведь я ему не
сердясь говорила. Попрекнула, что ль, я его? Я и впрямь понять не могу, как на меня эта дурь
нашла, что я в честную семью хотела войти. Видела я его мать-то, руку у ней поцеловала. А
что я давеча издевалась у тебя, Ганечка, так это я нарочно хотела сама в последний раз
посмотреть: до чего ты сам можешь дойти? Ну, удивил же ты меня, право. Многого я ждала,
а этого нет! Да неужто ты меня взять мог, зная, что вот он мне такой жемчуг дарит, чуть не
накануне твоей свадьбы, а я беру? А Рогожин-то? Ведь он в твоем доме, при твоей матери и
сестре меня торговал, а ты вот все-таки после того свататься приехал, да чуть сестру не
привез? Да неужто же правду про тебя Рогожин сказал, что ты за три целковых на
Васильевский Остров ползком доползешь?
- Доползет, - проговорил вдруг Рогожин тихо, но с видом величайшего убеждения.
- И добро бы ты с голоду умирал, а ты ведь жалованье, говорят, хорошее получаешь!
Да ко всему-то в придачу, кроме позора-то, ненавистную жену ввести в дом! (потому что
ведь ты меня ненавидишь, я это знаю!) Нет, теперь я верю, что этакой за деньги зарежет!
Ведь теперь их всех такая жажда обуяла, так их разнимает на деньги, что они словно
одурели. Сам ребенок, а уж лезет в ростовщики! А то намотает на бритву шелку, закрепит, да
тихонько сзади и зарежет приятеля, как барана, как я читала недавно. Ну, бесстыдник же ты!
Я бесстыжая, а ты того хуже. Я про того букетника уж и не говорю…
- Вы ли, вы ли это, Настасья Филипповна! - всплеснул руками генерал в истинной
горести: - вы, такая деликатная, с такими тонкими мыслями, и вот! Какой язык! Какой слог!
- Я теперь во хмелю, генерал, - засмеялась вдруг Настасья Филипповна, - я гулять хочу!
Сегодня мой день, мой табельный день, мой высокосный день, я его давно поджидала. Дарья
Алексеевна, видишь ты вот этого букетника, вот этого Monsieur aux camйlias, вот он сидит,
да смеется на нас…
- Я не смеюсь, Настасья Филипповна, я только с величайшим вниманием слушаю, - с
достоинством отпарировал Тоцкий.
- Ну, вот, за что я его мучила целые пять лет и от себя не отпускала! Стоил ли того! Он
просто таков, каким должен быть… Еще он меня виноватою пред собой сочтет: воспитание
ведь дал, как графиню содержал, денег-то, денег-то сколько ушло, честного мужа мне
приискал еще там, а здесь Ганечку; и что же б ты думала: я с ним эти пять лет не жила, а
деньги-то с него брала, и думала, что права! Совсем ведь я с толку сбила себя! Ты вот