Page 48 - Казаки

не рассказать, что у него не только один дом, но и несколько домов есть.
— Хороший дом? больше наших? — добродушно спросил Лукашка.
— Много больше, в десять раз, в три яруса, — рассказывал Оленин.
— А кони есть такие, как у нас?
— У меня сто голов лошадей, да по триста, по четыреста рублей, только не такие, как
ваши. Серебром триста! Рысистые, знаешь… А все я здешних лучше люблю.
— Что ж вы сюда приехали, волей или неволей? — спросил Лукашка, все как будто
посмеиваясь. — Вот вы где заплутались, — прибавил он, указывая на дорожку, мимо
которой они проходили, — вам бы надо вправо.
— Так, по своей охоте, — отвечал Оленин, — хотелось посмотреть ваши места, в
походах походить.
— Сходил бы в поход нынче, — сказал Лука. — Ишь чакалки воют, — прибавил он,
прислушиваясь.
— Да что, тебе не страшно, что ты человека убил? — спросил Оленин.
— Чего ж бояться? А сходил бы в поход! — повторил Лукашка. — Так мне хочется, так
мне хочется…
— Может быть, пойдем вместе. Наша рота пойдет перед праздником и ваша сотня
тоже.
— И охота вам сюда ехать! Дом есть, кони есть и холопы есть. Я бы гулял да гулял.
Что, вы чин какой имеете?
— Я юнкер, а теперь представлен.
— Ну, коли не хвастаете, что житье у вас такое, я из дома никуда бы не уехал. Да я и
так никуда бы не уехал. Хорошо у нас жить?
— Да. Очень хорошо, — сказал Оленин.
Уж было совсем темно, когда они, разговаривая таким образом, подходили к станице.
Еще их окружал темный мрак леса. Ветер высоко гудел в вершинах. Чакалки, казалось,
подле них вдруг завывали, хохотали и плакали; а впереди, в станице, уже слышался женский
говор, лай собак, ясно обозначались профили хат, светились огни и тянуло запахом,
особенным запахом дыма кизяка. Так и чувствовалось Оленину, особенно в этот вечер, что
тут и станице его дом, его семья, все его счастие и что никогда нигде он не жил и жить не
будет так счастливо, как в этой станице. Он так любил всех и особенно Лукашку в этот
вечер! Придя домой, Оленин, к великому удивлению Лукашки, сам вывел из клети
купленную им в Грозной — не ту, на которой он всегда ездил, но другую, недурную, хотя и
немолодую лошадь и отдал ему.
— За что вам меня дарить? — сказал Лукашка. — Я вам еще не услужил ничем.
— Право, мне ничего не стоит, — отвечал Оленин, — возьми, и ты мне подаришь что…
Вот и в поход пойдем.
Лука смутился.
— Ну, что ж это? Разве конь малого стоит, — говорил он, не глядя на лошадь.
— Возьми же, возьми! Коли ты не возьмешь, ты меня обидишь. Ванюша, отведи к нему
серого. Лукашка взял за повод.
— Ну, благодарствуй. Вот, недуманно-негаданно…
Оленин был счастлив, как двенадцатилетний мальчик.
— Привяжи ее здесь. Она хорошая лошадь, я в Грозной купил, и скачет лихо. Ванюша,
дай нам чихирю. Пойдем в хату.
Подали вино. Лукашка сел и взял чапуру.
— Бог даст, и я вам отслужу, — сказал он, допивая вино. — Как звать-то тебя?
— Дмитрий Андреич.
— Ну, Митрий Андреич, спаси тебя Бог. Кунаки будем. Теперь приходи к нам когда.
Хоть и не богатые мы люди, а все кунака угостим. Я и матушке прикажу, коли чего нужно:
каймаку или винограду. А коли на кордон придешь, я тебе слуга, на охоту, за реку ли, куда
хочешь. Вот намедни не знал: какого кабана убил! Так по казакам роздал, а то бы тебе