Page 75 - Казаки

— Здорово, матушка! Что, аль на улицу еще не выходила? — прокричал Лукашка,
поддерживая ружье и поднимаясь на крыльцо.
Старуха мать отворила ему дверь.
— Вот не ждала, не гадала, — сказала старуха, — а Кирка сказывал, ты не будешь.
— Принеси чихирьку поди, матушка. Ко мне Назарка придет, праздник помолим .
— Сейчас, Лукашка, сейчас, — отвечала старуха. — Бабы-то наши гуляют. Я чай, и
наша немая ушла.
И, захватив ключи, она торопливо пошла в избушку.
Назарка, убрав своего коня и сняв ружье, вошел к Лукашке.

XXXVII

— Будь здоров, — говорил Лукашка, принимая от матери полную чашку чихиря и
осторожно поднося ее к нагнутой голове.
— Вишь, дело-то, — сказал Назарка, — дедука Бурлак что сказал: «Много ли коней
украл?» Видно, знает.
— Колдун! — коротко ответил Лукашка. — Да это что? — прибавил он, встряхнув
головой. — Уж они за рекой. Ищи.
— Все неладно.
— А что неладно! Снеси чихирю ему завтра. Так-то делать надо, и ничего будет.
Теперь гулять. Пей! — крикнул Лукашка тем самым голосом, каким старик Ерошка
произносил это слово. — На улицу гулять пойдем, к девкам. Ты сходи меду возьми, или я
немую пошлю. До утра гулять будем.
Назарка улыбался.
— Что ж, долго побудем? — сказал он.
— Дай погуляем! Беги за водкой! На деньги!
Назарка послушно побежал к Ямке.
Дядя Ерошка и Ергушов, как хищные птицы, пронюхав, где гулянье, оба пьяные, один
за другим ввалились в хату.
— Давай еще полведра! — крикнул Лукашка матери в ответ на их здоровканье.
— Ну, сказывай, черт, где украл? — прокричал дядя Ерошка. — Молодец! Люблю!
— То-то люблю! — отвечал, смеясь, Лукашка. — Девкам закуски от юнкирей носишь.
Эх, старый!
— Неправда, вот и неправда! Эх, Марка! (Старик расхохотался.) Уж как просил меня
черт энтот! Поди, говорит, похлопочи. Флинту давал. Нет, Бог с ним! Я бы обделал, да тебя
жалею. Ну, сказывай, где был? — И старик заговорил по-татарски.
Лукашка бойко отвечал ему.
Ергушов, плохо знавший по-татарски, лишь изредка вставлял русские слова.
— Я говорю, коней угнал. Я твердо знаю, — поддакивал он.
— Поехали мы с Гирейкой, — рассказывал Лукашка. (Что он Гирей-хана называл
Гирейкой, в том было заметное для казаков молодечество.) — За рекой все храбрился, что он
всю степь знает, прямо приведет, а выехали, ночь темная, спутался мой Гирейка, стал
елозить, а все толку нет. Не найдет аула, да и шабаш. Правей мы, видно, взяли. Почитай до
полуночи искали. Уж, спасибо, собаки завыли.
— Дураки, — сказал дядя Ерошка. — Так-то мы, бывало, спутаемся ночью в степи.
Черт их разберет! Выеду, бывало, на бугор, завою по-бирючиному, вот так-то! (Он сложил
руки у рта и завыл, будто стадо волков, в одну ноту.) Как раз собаки откликнутся. Ну,
доказывай. Ну, что ж, нашли?
— Живо обротали. Назарку было поймали ногайки-бабы, пра!
— Да, поймали, — обиженно сказал вернувшийся Назарка.
— Выехали; опять Гирейка спутался, вовсе было завел в буруны. Так вот все кажет, что
к Тереку, а вовсе прочь едем.