Page 79 - Казаки

— Чего мне дома делать? На то праздник, чтоб гулять. К Устеньке пойду, — сказала
Марьяна.
— Ведь все равно женюсь.
— Ладно, — сказала Марьяна, — там видно будет.
— Что ж, пойдешь? — строго сказал Лукашка и, прижав ее к себе, поцеловал в щеку.
— Ну, брось! Что пристал? — И Марьяна, вырвавшись, отошла от него.
— Эх, девка!.. Худо будет, — укоризненно сказал Лукашка, остановившись и качая
головой. — Будешь плакать от меня , — и, отвернувшись от нее, крикнул на девок:
— Играй, что ль!
Марьяну как будто испугало и рассердило то, что он сказал. Она остановилась.
— Что худо будет?
— А то.
— А что?
— А то, что с постояльцем-солдатом гуляешь, за то и меня разлюбила.
— Захотела, разлюбила. Ты мне не отец, не мать. Чего хочешь? Кого захочу, того и
люблю.
— Так, так! — сказал Лукашка. — Помни ж! — Он подошел к
лавке. — Девки! — крикнул он, — что стали? Еще хоровод играйте. Назарка! беги, чихиря
неси.
— Что ж, придут они? — спрашивал Оленин у Белецкого.
— Сейчас придут, — отвечал Белецкий. — Пойдемте, надо приготовить бал.

XXXIX

Уж поздно ночью Оленин вышел из хаты Белецкого вслед за Марьяной и Устенькой.
Белый платок девки белелся в темной улице. Месяц, золотясь, спускался к степи.
Серебристый туман стоял над станицей. Все было тихо, огней нигде не было, только
слышались шаги удалявшихся женщин. Сердце Оленина билось сильно. Разгоревшееся лицо
освежалось на сыром воздухе. Он взглянул на небо, оглянулся на хату, из которой вышел: в
ней потухла свеча, и он снова стал всматриваться в удалявшуюся тень женщин. Белый
платок скрылся в тумане. Ему было страшно оставаться одному; он так был счастлив! Он
соскочил с крыльца и побежал за девками.
— Ну тебя! Увидит кто! — сказала Устенька.
— Ничего!
Оленин подбежал к Марьяне и обнял ее. Марьянка не отбивалась.
— Не нацеловались, — сказала Устенька. — Женишься, тогда целуй, а теперь погоди.
— Прощай, Марьяна, завтра я приду к твоему отцу, сам скажу. Ты не говори.
— Что мне говорить! — отвечала Марьяна. Обе девки побежали. Оленин пошел один,
вспоминая все, что было. Он целый вечер провел с ней вдвоем в углу, около печки. Устенька
ни на минуту не выходила из хаты и возилась с другими девками и Белецким. Оленин
шепотом говорил с Марьянкой.
— Пойдешь за меня? — спрашивал он ее.
— Обманешь, не возьмешь, — отвечала она весело и спокойно.
— А любишь ли ты меня? Скажи, ради Бога!
— Отчего же тебя не любить, ты не кривой! — отвечала Марьяна, смеясь и сжимая в
своих жестких руках его руки. — Какие у тебя руки бее-лые, бее-лые, мягкие, как
каймак, — сказала она.
— Я не шучу. Ты скажи, пойдешь ли?
— Отчего же не пойти, коли батюшка отдаст?
— Помни ж, я с ума сойду, ежели ты меня обманешь. Завтра я скажу твоей матери и
отцу, сватать приду. Марьяна вдруг расхохоталась.
— Что ты?