Page 3 - Мартин Иден

понимал как себя здесь вести, ощущал, что ходит и держится неуклюже,
боялся, что каждое его движение, и сама его сила отдает все той же
неуклюжестью. Был он на редкость чуток, безмерно застенчив, и затаенная
усмешка во взгляде Артура, брошенном поверх письма резанула его как
ножом. Он заметил этот взгляд, но виду не подал, ибо в ту науку, которую
он превзошел, входило и умение владеть собой. Взгляд, этот ранил его

гордость. Он клял себя за то, что пришел и, однако, решил, что, уж раз
пришел, будь что будет, отступать он не намерен. Лицо стало жестче, глаза
сверкнули воинственно. Все примечая, он спокойнее огляделся по
сторонам, и в мозгу отпечаталась каждая мелочь красивого убранства этой
комнаты. Ничто не ускользнуло от его зоркого взгляда, широко раскрытые
глаза вбирали окружающую красоту, и воинственный блеск в них уступал
место теплому сиянию. Он всегда чутко отзывался на красоту, а тут было на
что отозваться.
Его внимание приковала картина, писанная маслом. Могучий прибой с
грохотом разбивается о выступ скалы, мрачные грозовые тучи затянули
небо, а вдали, за линией прибоя, на фоне грозового закатного неба –
лоцманский бот в крутом повороте, он накренился, так что видна каждая
мелочь на палубе. Была здесь красота, и она влекла неодолимо. Парень
позабыл о своей неуклюжей походке, подошел ближе, совсем близко. И
красота исчезла. На лице его выразилось замешательство. Он смотрел во
все глаза на эту, как ему теперь казалось, неряшливую мазню, потом

отступил на шаг. И полотно вновь ослепило красотой. «Картина с
фокусом», – подумал он разочарованно, однако среди множества
захлестнувших его впечатлений кольнула досада: такую красоту принесли
в жертву фокусу. Живопись была ему неведома. Прежде он только и видел
олеографии да литографии, а они всегда четки и определенны, стоишь ли
рядом или смотришь издали. Правда, в витринах магазинов он видел и
картины, писанные маслом, но стекло не давало всмотреться в них
поближе.
Он оглянулся на приятеля, читающего письмо, и увидел на столе
книги. В глазах тотчас вспыхнула тоскливая зависть и жадность, точно у
голодного при виде пищи. Враскачку он двинулся к столу и вот уже
любовно перебирает книги. Скользит глазами по названиям, по именам

авторов, выхватывает обрывки текста, – ласкает том за томом и руками и
взглядом, – но лишь одну книгу он когда-то читал. Остальные книги и
писатели незнакомы. Ему попался том Суинберна, и он начал читать
подряд, стихотворение за стихотворением, и забыл, где он, и щеки у него
разгорелись. Дважды он закрывал книгу и, придерживая страницу пальцем,