Page 5 - Мартин Иден

отмахнулся от них и смотрел на девушку. Отродясь такой не видал. Ему
знакомы совсем другие женщины! И тотчас подле Руфи, по обе стороны,
выстроились женщины, которых он знал. Бесконечно долгое мгновенье
стоял он посреди какой-то портретной галереи, где царила она, а вокруг
расположилось множество женщин, и всех надо было окинуть беглым
взглядом и оценить, и непреложной мерой была она. Вот вялые нездоровые
лица фабричных работниц и бойкие, ухмыляющиеся девчонки из кварталов

к югу от Маркетстрит. Скотницы с ферм и смуглые мексиканки с
неизменной сигаретой в углу рта. Их вытеснили японки с кукольными
личиками, жеманно переступающие ножками в туфельках на деревянной
подошве; евразийки с нежными лицами, отмеченными печатью
вырождения; пышнотелые, темнокожие, увенчанные цветами женщины
Южных морей. А потом всех заслонила нелепая чудовищная толпа –
неряхи и распустехи, слоняющиеся на панелях Уайтчепеля, опухшие от
джина ведьмы из гнусных притонов и все непристойные, сквернословящие
исчадия ада, гарпии в ужасающем женском обличье, которые охотятся на
матросов, портовая грязь и нечисть, распоследние отребья и отбросы
человечества.
– Присядьте, мистер Иден, – говорила меж тем девушка. – Я давно
хотела с вами познакомиться, с тех самых пор, как Артур нам рассказал. Вы
поступили так мужественно…
Он протестующе махнул рукой, пробормотал, мол, чего он такого

особенного сделал, всяк на его месте поступил бы так же. Она заметила,
что рука, которой он махнул, покрыта свежими подживающими ссадинами,
взглянула на другую, опущенную руку – то же самое. Кинула и еще
быстрый оценивающий взгляд, заметила на щеке шрам, другой виднеется
из-под волос на лбу, и еще один уходит под крахмальный воротничок. Она
подавила улыбку, заметив красную полосу на бронзовой шее – натерло
воротничком. Не привык, видно, к жестким воротничкам. Своим женским
глазом увидела она и его костюм – дешевый, неизящный крой, на плечах
морщит и на рукавах тоже – выпирают бицепсы.
Отмахиваясь и бормоча, мол, ничего такого он не сделал, он
подчинился ей, решил, надо где-то сесть. Успел восхититься
непринужденностью, с какой села она, и направился к креслу напротив,
подавленный сознанием собственной неуклюжести. Ощущение это было

ему внове. Всю жизнь, вплоть до сегодняшнего дня, он и знать не знал
ловкий он или неуклюжий. Ни о чем таком он никогда не задумывался. Он
опасливо сел на краешек кресла, мучительно гадая, куда девать руки. Как
ни положи, все они не на месте. Артур пошел к двери, и Мартин Иден