Page 7 - Мартин Иден
P. 7
изловить, я кинулся, ну и схлопотал.
– О-о! – произнесла она на сей раз так, будто все поняла, хотя на самом
деле это была для нее китайская грамота, и она представления не имела ни
что такое «гик», ни что такое «схлопотал».
– Этот парень, Свинберн, – начал он, желая переменить разговор, как
задумал, но коверкая имя.
– Кто?
– Свинберн, – повторил он с той же ошибкой. – Поэт.
– Суинберн, – поправила Руфь.
– Вот-вот, он самый, – пробормотал Мартин, вновь залившись
краской. – Он давно умер?
– Да разве он умер? Я не слыхала, – Она посмотрела на него с
любопытством. – Где ж вы с ним познакомились?
– В глаза его не видал, – был ответ. – Прочитал вот его стихи из той
книжки на столе, перед тем как вам войти. А вам его стихи нравятся?
И она подхватила эту тему, заговорила быстро, непринужденно. Ему
полегчало, он сел поудобнее, только сжал ручки кресла, словно оно могло
взбрыкнуть и сбросить его на пол. Он сумел направить разговор на то, что
ей близко, и она говорила и говорила, а он слушал, старался уловить ход ее
мысли и дивился, сколько всякой премудрости уместилось в этой
хорошенькой головке, и упивался нежной прелестью ее лица. Что ж, мысль
ее он улавливал, только брала досада на незнакомые слова, они так легко
слетали с ее губ, и на непонятные критические замечания и рассуждения,
зато все это подхлестывало его, давало пищу уму. Вот она умственная
жизнь, вот она красота, теплая, удивительная, такое ему и не снилось. Он
совсем забылся, жадно пожирал ее глазами. Вот оно, ради чего стоит жить,
бороться, победить… эх, да и умереть. Книжки не врут. Есть на свете такие
женщины. И она такая. Он воспарил на крыльях воображения, и огромные
сияющие полотна раскинулись перед его мысленным взором, и на них
возникали смутные гигантские образы – любовь, романтика, героические
деяния во имя Женщины – во имя вот этой хрупкой женщины, этого
золотого цветка. И сквозь зыбкое трепещущее видение, словно сквозь
сказочный мираж, он жадно глядел на женщину во плоти, что сидела перед
ним и говорила о литературе, об искусстве. Он и слушал тоже, но глядел
жадно, не сознавая, что пожирает ее глазами, что в его неотступном взгляде
пылает само его мужское естество. Но она, истая женщина, хоть и совсем
мало знающая о мире мужчин, остро ощущала этот обжигающий взгляд.
Никогда еще мужчины не смотрели на нее так, и она смутилась. Она
запнулась, запуталась в словах. Нить рассуждений ускользнула от нее. Он,