Page 36 - Мартин Иден

В другой вечер его бдение было вознаграждено – в окне второго этажа
мелькнула Руфь. Он увидел только ее голову и плечи и поднятые руки – она
поправляла перед зеркалом прическу. То было лишь мгновенье, но для
Мартина хватило мгновения, – кровь забурлила вином и запела в жилах. А
потом Руфь опустила штору. Но теперь он знал, где ее комната, и с той
поры часто топтался там, в тени дерева на другой стороне улицы, и курил

сигарету за сигаретой. Как-то днем он увидел ее мать, та выходила из
банка, и он лишний раз убедился, какое огромное расстояние отделяет от
него Руфь. Она из тех, кто имеет дело с банками. Он отродясь не был в
банке и думал, что подобные учреждения посещают только очень богатые и
очень могущественные люди.
В одном отношении с ним произошел нравственный переворот. На
него подействовала ее опрятность и чистота, и всем своим существом он
теперь жаждал стать опрятным. Это необходимо, иначе он никогда не будет
достоин дышать одним с ней воздухом. Он стал чистить зубы, скрести руки
щеткой для мытья посуды и, наконец, в аптечной витрине увидел щеточку
для ногтей и догадался, для чего она. Он купил ее, а продавец, поглядев на
его ногти, предложил ему еще и пилку для ногтей, так что он завел еще
одну туалетную принадлежность. В библиотеке ему попалась книжка об
уходе за телом, и он тотчас пристрастился обливаться по утрам холодной
водой, чей немало удивил Джима и смутил Хиггинботема, который не
одобрял подобные новомодные фокусы, но всерьез задумался, не

стребовать ли с Мартина дополнительной платы за воду. Следующим
шагом были отутюженные брюки. Став внимательней к внешности,
Мартин быстро заметил разницу: у трудового люда штаны пузырятся на
коленях, а у всех, кто рангом повыше, ровная складка идет от колен к
башмакам. Узнал он и отчего так получается и вторгся в кухню сестры в
поисках утюга и гладильной доски. Поначалу у него случилась беда: он
непоправимо сжег одну пару брюк и купил новые, и этот расход еще
приблизил день, когда надо будет отправиться в плавание.
Но перемены коснулись не только внешнего вида, они шли глубже. Он
еще курил, но больше не пил. Прежде ему казалось, выпивка – самое что
ни на есть мужское занятие, и он гордился, что голова у него крепкая и уж
почти все собутыльники валяются под столом, а он все не хмелеет. Теперь

же, встретив кого-нибудь из товарищей по плаванию, а в Сан-Франциско их
было немало, он, как и раньше, угощал их, и они его угощали, но для себя
он заказывал кружку легкого пива или имбирную шипучку и добродушно
сносил их насмешки. А когда на них нападала пьяная плаксивость,
приглядывался к ним, видел, как пьяный понемногу превращается в