Page 97 - Обыкновенная история

– Чего же мне ждать от людей? – продолжал Александр.
– Всего: и дружбы, и любви, и штаб-офицерского чина, и денег… Ну, теперь заключи
эту галерею портретов нашими: скажи, какие мы с женой звери?
Александр ничего не отвечал, но на лице у него мелькнуло выражение тонкой, едва
заметной иронии. Он улыбнулся. Ни это выражение, ни улыбка не ускользнули от Петра
Иваныча. Он переглянулся с женой, та потупила глаза.
– Ну, а ты сам что за зверь? – спросил Петр Иваныч.
– Я не сделал людям зла! – с достоинством произнес Александр, – я исполнил в
отношении к ним все… У меня сердце любящее; я распахнул широкие объятия для людей, а
они что сделали?
– Что это, как он смешно говорит! – заметил Петр Иваныч, обратясь к жене.
– Тебе все смешно! – отвечала она.
– И сам я от людей не требовал, – продолжал Александр, – ни подвигов добра, ни
великодушия, ни самоотвержения… требовал только должного, следующего мне по всем
правам…
– Так ты прав? Вышел совсем сух из воды. Постой же, я выведу тебя на свежую воду…
Лизавета Александровна заметила, что супруг ее заговорил строгим тоном, и
встревожилась.
– Петр Иваныч! – шептала она, – перестань…
– Нет, пусть выслушает правду. Я мигом кончу. Скажи, пожалуйста, Александр, когда
ты клеймил сейчас своих знакомых то негодяями, то дураками, у тебя в сердце не
зашевелилось что-нибудь похожее на угрызение совести?
– Отчего же, дядюшка?
– А оттого, что у этих зверей ты несколько лет сряду находил всегда радушный прием:
положим, перед теми, от кого эти люди добивались чего-нибудь, они хитрили, строили им
козни, как ты говоришь; а в тебе им нечего было искать: что же заставило их зазывать тебя к
себе, ласкать?.. Нехорошо, Александр!.. – прибавил серьезно Петр Иваныч. – Другой за одно
это, если б и знал за ними какие-нибудь грешки, так промолчал бы.
Александр весь вспыхнул.
– Я приписывал их внимательность к себе вашей рекомендации, – отвечал он, но уже
без достоинства, а довольно смиренно. – Притом это светские отношения…
– Ну, хорошо; возьмем несветские. Я уж доказывал тебе, не знаю только, доказал ли,
что к своей этой… как ее? Сашеньке, что ли? ты был несправедлив. Ты полтора года был у
них в доме как свой: жил там с утра до вечера, да еще был любим этой презренной девчонкой,
как ты ее называешь. Кажется, это не презрения заслуживает…
– А зачем она изменила?
– То есть полюбила другого? И это мы решили удовлетворительно. Да неужели ты
думаешь, что если б она продолжала любить тебя, ты бы не разлюбил ее?
– Я? никогда.
– Ну, так ты ничего не смыслишь. Пойдем дальше. Ты говоришь, что у тебя нет друзей,
а я все думал, что у тебя их трое.
– Трое? – был когда-то один, да и тот…
– Трое, – настойчиво повторил Петр Иваныч. – Первый, начнем по старшинству, этот
один . Не видавшись несколько лет, другой бы при встрече отвернулся от тебя, а он
пригласил тебя к себе, и когда ты пришел с кислой миной, он с участием расспрашивал, не
нужно ли тебе чего, стал предлагать тебе услуги, помощь, и я уверен, что дал бы и денег –
да! а в наш век об этот пробный камень споткнется не одно чувство… нет, ты познакомь
меня с ним: он, я вижу, человек порядочный… а по-твоему, коварный.
Александр стоял, потупя голову.
– Ну, как ты думаешь, кто твой второй друг? – спросил Петр Иваныч.
– Кто? – сказал с недоумением Александр, – да никто…
– Бессовестный! – перебил Петр Иваныч, – а? Лиза! и не краснеет! а я как довожусь