Page 98 - Обыкновенная история
P. 98

тебе, позволь спросить?
                     – Вы… родственник.
                     – Важный  титул!  Нет,  я  думал  –  больше.  Нехорошо,  Александр:  это  такая  черта,
               которая даже на школьных прописях названа гнусною        и которой, кажется, у Крылова нет.
                     – Но вы всегда отталкивали меня… – робко говорил Александр, не поднимая глаз.
                     – Да, когда ты хотел обниматься.
                     – Вы смеялись надо мной, над чувством…
                     – А для чего, а зачем? – спросил Петр Иваныч.
                     – Вы следили за мной шаг за шагом.
                     – А! договорился! следил! Найми-ка себе такого гувернера! Из чего я хлопотал? Я мог
               бы еще прибавить кое-что, но это походило бы на пошлый упрек…
                     – Дядюшка!.. – сказал Александр, подходя к нему и протягивая обе руки.
                     – На свое место: я еще не кончил! – холодно сказал Петр Иваныч. – Третьего и лучшего
               друга, надеюсь, назовешь сам…
                     Александр опять смотрел на него и, кажется, спрашивал: «Да где же он?» Петр Иваныч
               указал на жену.
                     – Вот она.
                     – Петр Иваныч, – перебила Лизавета Александровна, – не умничай, ради бога, оставь…
                     – Нет, не мешай.
                     – Я умею ценить дружбу тетушки… – бормотал Александр невнятно.
                     – Нет, не умеешь: если б умел, ты бы не искал глазами друга на потолке, а указал бы на
               нее. Если б чувствовал ее дружбу, ты из уважения к ее достоинствам не презирал бы людей.
               Она одна выкупила бы в глазах твоих недостатки других. Кто осушал твои слезы да хныкал с
               тобой вместе? Кто во всяком твоем вздоре принимал участие, и какое участие! Разве только
               мать могла бы так горячо принимать к сердцу все, что до тебя касается, и та не сумела бы.
               Если б ты чувствовал это, ты не улыбнулся бы давеча иронически, ты бы видел, что тут нет
               ни лисы, ни волка, а есть женщина, которая любит тебя, как родная сестра…
                     – Ах,  ma  tante! –  сказал  Александр,  растерянный  и  совсем  уничтоженный  этим
               упреком, –  неужели  вы  думаете,  что  я  не  ценю  этого  и  не  считаю  вас  блистательным
               исключением из толпы? Боже, боже! клянусь…
                     – Верю, верю, Александр! – отвечала она, – вы не слушайте Петра Иваныча: он из мухи
               делает слона: рад случаю поумничать. Перестань, ради бога, Петр Иваныч.
                     – Сейчас, сейчас, кончу – еще одно, последнее сказанье!    23  Ты сказал, что исполняешь
               все, чего требуют от тебя твои обязанности к другим?
                     Александр уже ни слова не отвечал и не поднимал глаз.
                     – Ну, скажи, любишь ли ты свою мать?
                     Александр вдруг ожил.
                     – Какой вопрос? – сказал он, – кого после этого любить мне? Я ее обожаю, я отдал бы
               за нее жизнь…
                     – Хорошо. Стало быть, тебе известно, что она живет, дышит только тобою, что всякая
               твоя  радость  и  горе  –  радость  и  горе  для  нее.  Она  теперь  время  считает  не  месяцами,  не
               неделями, а вестями о тебе и от тебя… Скажи-ка, давно ли ты писал к ней?
                     Александр встрепенулся.
                     – Недели… три, – пробормотал он.
                     – Нет: четыре месяца! Как прикажешь назвать такой поступок? Ну-ка, какой ты зверь?
               Может быть, оттого и не называешь, что у Крылова такого нет.
                     – А что? – вдруг с испугом спросил Александр.
                     – А то, что старуха больна с горя.
                     – Ужели? Боже! боже!


                 23   …еще одно последнее сказанье – из «Бориса Годунова» А.С. Пушкина
   93   94   95   96   97   98   99   100   101   102   103