Page 121 - Обломов

усмехается так добродушно. «Собаку заведу, — решил Обломов, — или кота… лучше кота:
коты ласковы, мурлычут».
Он побежал к Ольге.
«Но, однакож… Ольга любит меня! — думал он дорогой. — Это молодое, свежее
создание! Ее воображению открыта теперь самая поэтическая сфера жизни: ей должны
сниться юноши с черными кудрями, стройные, высокие, с задумчивой, затаенной силой, с
отвагой на лице, с гордой улыбкой, с этой искрой в глазах, которая тонет и трепещет во
взгляде и так легко добирается до сердца, с мягким и свежим голосом, который звучит как
металлическая струна. Наконец, любят и не юношей, не отвагу на лице, не ловкость в
мазурке, не скаканье на лошади… Положим, Ольга не дюжинная девушка, у которой сердце
можно пощекотать усами, тронуть слух звуком сабли, но ведь тогда надо другое… силу ума,
например, чтоб женщина смирялась и склоняла голову перед этим умом, чтоб и свет
кланялся ему… Или прославленный артист… А я что такое? Обломов — больше ничего. Вот
Штольц — другое дело: Штольц — ум, сила, уменье управлять собой, другими, судьбой.
Куда ни придет, с кем ни сойдется — смотришь, уж овладел, играет, как будто на
инструменте… А я?.. И с Захаром не управлюсь… и с собой тоже… я — Обломов! Штольц!
Боже… Ведь она его любит, — в ужасе подумал он, — сама сказала: как друга — говорит
она, да это ложь, может быть бессознательная… Дружбы между мужчиной и женщиной не
бывает…»
Он пошел тише, тише, тише, одолеваемый сомнениями.
«А что, если она кокетничает со мной?..Если только…»
Он остановился совсем, оцепенел на минуту.
«Что, если тут коварство, заговор… И с чего я взял, что она любит меня? Она не
сказала: это сатанинский шепот самолюбия! Андрей! Ужели?.. быть не может: она такая,
такая… Вон она какая!» — Вдруг радостно сказал он, завидя идущую ему навстречу Ольгу.
Ольга с веселой улыбкой протянула ему руку.
«Нет, она не такая, она не обманщика, — решил он, — обманщицы не смотрят таким
ласковым взглядом, у них нет такого искреннего смеха: они все пищат… Но… она, однакож,
не сказала, что любит! — вдруг опять подумал в испуге: это он так себе растолковал… — А
досада отчего же?.. Господи! в какой я омут попал!»
— Что это у вас? — спросила она.
— Ветка.
— Какая ветка?
— Вы видите: сиреневая.
— Где вы взяли? Тут нет сирени. Где вы шли?
— Это вы давеча сорвали и бросили.
— Зачем же вы подняли?
— Так, мне нравится, что вы… с досадой бросили ее.
— Нравится досада — это новость! Отчего?
— Не скажу.
— Скажите, пожалуйста, я прошу…
— Ни за что, ни за какие блага!
— Умоляю вас.
Он потряс отрицательно головой.
— А если я спою?
— Тогда… может быть…
— Так только музыка действует на вас? — сказала она с нахмуренной бровью. — Так
это правда?
— Да, музыка, передаваемая вами…
— Ну, я буду петь… Casta diva, Casta di… — зазвучала она воззвание Нормы и
остановилась..
— Ну, говорите теперь! — сказала она.