Page 170 - Обломов

Выборгской стороны да вечером назад — три часа!
— Скажем тетке, — настаивал Обломов, — тогда я могу оставаться у вас с утра, и
никто не будет говорить…
— А ты в палате был? — спросила Ольга.
Обломова так и подмывало сказать: "был и все сделал", да он знает, что Ольга взглянет
на него так пристально, что прочтет сейчас ложь на лице. Он вздохнул в ответ.
— Ах, если б ты знала, как это трудно! — говорил он.
— А говорил с братом хозяйки? Приискал квартиру? — спросила она потом, не
поднимая глаз.
— Его никогда утром дома нет, а вечером я все здесь, — сказал Обломов,
обрадовавшись, что есть достаточная отговорка.
Теперь Ольга вздохнула, но не сказала ничего.
— Завтра непременно поговорю с хозяйским братом, — успокаивал ее Обломов, —
завтра воскресенье, он в присутствие не пойдет.
— Пока это все не устроится, — сказала задумчиво Ольга, — говорить ma tante нельзя
и видеться надо реже…
— Да, да… правда, — струсив, прибавил Обломов.
— Ты обедай у нас в воскресенье, в наш день, а потом хоть в среду, один, — решила
она. — А потом мы можем видеться в театре: ты будешь знать, когда мы едем, и тоже
поезжай.
— Да, это правда, — говорил он, обрадованный, что она попечение о порядке свиданий
взяла на себя.
— Если ж выдастся хороший день, — заключила она, — я поеду в Летний сад гулять, и
ты можешь прийти туда, это напомнит нам парк… парк! — повторила она с чувством.
Он молча поцеловал у ней руку и простился с ней до воскресенья. Она уныло
проводила его глазами, потом села за фортепьяно и вся погрузилась в звуки. Сердце у ней о
чем-то плакало, плакали и звуки. Хотела петь — не поется!
На другой день Обломов встал и надел свой дикий сюртучок, что носил на даче. С
халатом он простился давно и велел его спрятать в шкаф.
Захар, по обыкновению, колебля подносом, неловко подходил к столу с кофе и
кренделями. Сзади Захара, по обыкновению, высовывалась до половины из двери Анисья,
приглядывая, донесет ли Захар чашки до стола, и тотчас, без шума, пряталась, если Захар
ставил поднос благополучно на стол, или стремительно подскакивала к нему, если с подноса
падала одна вещь, чтоб удержать остальные. Причем Захар разразится бранью сначала на
вещи, потом на жену и замахнется локтем ей в грудь.
— Какой славный кофе! Кто это варит? — спросил Обломов.
— Сама хозяйка, — сказал Захар, — шестой день все она. "Вы, говорит, много цикорию
кладете да не довариваете. Дайте-ко я!"
— Славный, — повторил Обломов, наливая другую чашку. — Поблагодари ее.
— Вон она сама, — говорил Захар, указывая на полуотворенную дверь боковой
комнаты. — Это у них буфет, что ли, она тут и работает, тут у них чай, сахар, кофе лежит и
посуда.
Обломову видна была только спина хозяйки, затылок и часть белой шеи да голые
локти.
— Что это она там локтями-то так живо ворочает? — спросил Обломов.
— Кто ее знает! Кружева, что ли, гладит.
Обломов следил, как ворочались локти, как спина нагибалась и выпрямлялась опять.
Внизу, когда она нагибалась, видны были чистая юбка, чистые чулки и круглые,
полные ноги.
"Чиновница, а локти хоть бы графине какой-нибудь, еще с ямочками!" — подумал
Обломов.
В полдень Захар пришел спросить, не угодно ли попробовать их пирога: хозяйка велела